— Ты не знаешь португальского, — заметил Колышко. — Торчим тут четыре года, а ты ни словечка не выучила.
— И все-таки выучу, — упрямо возразила актриса. — Через год выступлю в «Электре» на португальском языке. Они тут никогда еще не видывали «Электры», посмотришь, как все завоют от восторга…
— Пан Франтишек, — обратился Керубин к Голомбеку, — мы выйдем на минутку в кафе, надо обсудить предстоящее выступление Галины. Вы посидите дома?
Голомбек буркнул:
— А куда мне идти?
— Что будет на ужин? — спросила Галина пана Голомбека, который, по-видимому, исполнял в доме роль интенданта.
— А что еще может быть? — безразличным тоном ответил пан Франтишек. — Будет чай, вяленое мясо, фрукты, сыр…
— Вы принесли булочки из своей пекарни?
— Во-первых, не моей, а той, где я работаю, — проворчал Голомбек, в голосе которого совсем не было прежней мягкости. — А булочки принес.
Вдруг выражение его лица изменилось, он улыбнулся и произнес уже другим тоном:
— Не только булочки. Сегодня я испек несколько тортов по моим давнишним рецептам. Пусть посмотрят… Только вот мука у них подгуляла… Но мне удалось раздобыть немного пшеничной муки для бисквитного слоя… А начинка кофейная. Один такой тортик я принес. Кофе тут действительно приличный.
Галина расчувствовалась и расцеловала пана Франтишека в обе щеки.
— Вы добряк до мозга костей, — сказала она. — Что бы мы без вас делали? Трудно даже представить…
Она заметила белый конверт в руке пана Голомбека.
— Что это такое? Письмо? Вы получили письмо, пан Франтишек? От кого?
Пан Голомбек как-то потусторонне и рассеянно поглядел на письмо, которое держал в руке, и ответил с некоторым колебанием:
— От жены.
— От жены? — Галина удивилась. — Первое после войны? Верно?
— Первое, — неуверенно ответил он.
— А что же она пишет? — осведомилась актриса просто из вежливости. Видно было, что это ее нисколько не занимает.
Голомбек смутился.
— Еще не прочел, — сказал он, заливаясь краской, — боюсь вскрыть.
— Боитесь? — цростодушно удивилась Галина и добавила с коротким смешком: — Вы настоящий чудак. Ведь там же могут быть важные новости.
— Конечно, могут, — сказал Франтишек, переминаясь с ноги на ногу. Видно было, что ему не терпится. Хочется побыть одному.
— Ну так идем, — сказала Вычерувна, беря Колышко под руку. — Любопытно, чем кончится дело с этим спектаклем.
И они вышли.
Голомбек глянул с балкона, чтобы убедиться, что они действительно ушли. И не помешают ему читать письмо. Он увидал их.
Они шли под руку вниз, к Копокабане. Вычерувна и Колышко являли собой странную пару, за которой любопытства ради бегали негритята, показывая на них пальцами. Галина в длинном черном платье из легкой ткани, в какой-то черной вышитой мантилье, в черной старомодной шляпе и густой вуали, закрывавшей ее огромные, волоокие глаза, глаза Афины-Паллады. Она плохо видела дорогу и потому спускалась осторожно — словно ступала по сцене, судорожно вцепившись в руку Колышко. Керубин в шляпе, в летней накидке, с тросточкой в руке, старательно застегнутый на все пуговицы, в перчатках, выглядел так забавно на бразильской улице, что даже пан Голомбек улыбнулся. Они двигались медленно, словно черные призраки в безмерно накаленном голубом сумраке, пока не исчезли там, внизу, откуда доносился перекрывающий шум города и клаксоны автомобилей плеск длинных волн океана. Здесь, наверху, их шум был слышен отчетливей, чем на побережье.