В чувство Филина привели по-садистски жестко. Хрулев просто схватил его за левое плечо и вонзил большой палец в центр марлевой повязки, которая закрывала огнестрельную рану. Пуля прошла насквозь сквозь мягкие ткани, а благодаря многочисленным обработкам и перевязкам пулевой канал внутри мышечной ткани срастался. И вот теперь Хрулев, жестко ухмыляясь, вонзил палец прямо в рану.
Боль была такой адской, что Филин, мгновенно придя в сознание, заорал во весь голос и тут же сорвал его до хрипоты. Хрулев отступил в сторону, он продолжал ухмыляться и почти любоваться извивающимся на стуле Филиным.
— Оклемался. Хорошо. Теперь я хоть буду знать, где у тебя кнопка.
— Б… дь, — простонал Филин, тяжело дыша.
Его передергивало и корежило от боли. Покосившись на плечо, Филин увидел, как марлевая повязка быстро пропитывается кровью изнутри. Он взвыл от ярости.
— Ну ты и гнида, Хрулев… Ты мне ответишь! Клянусь, ты ответишь…
Филин не узнавал собственный голос — он звучал так, словно Филин набрал в рот камней. Паршиво…
Сразу же Филин получил в новый удар, кулаком в солнечное сплетение, и захлебнулся собственным дыханием. Он согнулся, чувствуя тянущую противную боль в напряженных суставах рук, скованных сзади наручниками. Филина скрутило пополам и в очередной раз вырвало.
Глаза слезились, но он увидел, что в рвоте, хлопьями разбросанной по его ногам и полу вокруг, крови почти не было. Значит, необратимых повреждений пока нет.
Филин не знал, как долго продолжалась эта экзекуция. Час? Полтора? Два? А может, даже три?… Филину казалось, что он провел здесь уже целую вечность. В камере для допросов не было окон. От мощных ударов его мучителя глаза Филина заплыли и налились кровью, лицо распухло и местами почернело. Кровь сочилась из разбитого рта и из уха. Вся грудная клетка стонала при каждом вдохе — возможно, у него уже трещины и переломы ребер. В голове звенело, перед глазами плыло, а голос Хрулева доносился до него, словно сам Филин находился в огромном колоколе под водой.
— А ты, Филин, оборотень похлеще всех, с кем я дело имел. А я повидал многих, уж поверь… Но ты… это что-то особенное. Одно дело — это заяву затереть или доказуху сфабриковать. Этим все опера грешат, чего уж скрывать. Ну или какому-нибудь уголовнику на допросе почки отбить. Но мочить людей… Серийный убийца, маньяк. Я на тебе карьеру сделаю.
А потом были новые удары. От некоторых Филин стонал, от некоторых кричал. Он знал, что его крики никто не услышит. Допросная находилась в глухом подвале городского УВД. Здесь были достаточно толстые стены для того, чтобы никто наверху ничего не услышал — даже, если с человека будут сдирать кожу.
