Заметив колебание царевича, Долгорукий кивнул спутникам:
— Ну, чего стоите? Берите государя, да осторожней.
Сам князь и рад бы подставить своё плечо, да уж стар, себя б хоть донести. Охотников нести Фёдора и так довольно сыскалось. Окромя Хитрово да Хованского-Тараруя тут же и дядя царевича объявился — Милославский Иван Михайлович[11], князья Куракин Фёдор и Волынский Василий.
Волынский прибежал последним, когда понял, чей перевес будет, хотя полчаса тому обещался Матвееву за Петра кричать. И то, пока шёл разговор, он в дверях стоял на всякий случай, а ну Фёдор откажется и настоит на своём, тогда б он успел назад в Думу добежать и за Петра провопить.
Милославский с Куракиным одного роста оказались, им и взгромоздили на плечи царевича, Хитрово с Тараруем ноги царевича держали, им как раз по ноге досталось. Ну а Волынскому выпало впереди бежать по переходам и путь очищать:
— Дорогу, дорогу, государь идёт.
Сына дворецкого Ивана Хитрово князь Долгорукий вперёд послал:
— Беги, скажи Матвееву, чтоб уводил Петра. Не ронял бы царскую фамилию.
Однако беспокоился князь напрасно. Матвеев, узнав, что государь отказал царство старшему, сам увёл Петра из Думы, передал царице, шепнул обнадёживающе:
— Не горюй, Наташа, сие ненадолго. Помяни моё слово, скоро, очень скоро Пётр на троне будет.
Менее всего огорчился сам виновник, царевич Пётр, что там ему скипетр да держава, когда его в спальне настоящая сабля дожидается.
А меж тем бедного Фёдора Алексеевича внесли в Думу, усадили на трон. Слёзы катились по щекам четырнадцатилетнего отрока и от боли и от горя, свалившегося на его хрупкие плечи. Он плакал об отце, а другие словно забыли о случившемся. Им важно было публично провозгласить его царём, хотя, видит Бог, он не рвался на трон. Несколько раз он пытался сказать: «Отнесите меня к отцу». Но его словно и не слышали или не хотели слышать. Князь Долгорукий нашёптывал ему:
— Ты — царь, Фёдор. Слышишь — царь. Надо утвердиться. Потерпи. Успеешь с батюшкой попрощаться.
Боярин Стрешнев Родион Матвеевич сунулся к Долгорукому с советом:
— Надо бы скипетр, князь, и державу.
— Ты что, сдурел, Родион, он же не удержит.
— Но всё одно неладно это, — не сдавался Стрешнев, — царём объявлять, и без державы.
Сошлись на том, что скипетр и державу будут держать Стрешнев с Милославским, как родственники царя, а руки Фёдора будут лишь касаться этих атрибутов. Принесли и шапку Мономаха, но её Фёдор сам решительно оттолкнул, даже примерять не стал. Оно и без примерки видно было, что велика она для мальчика, утонет он в ней.