– Я с ними не еду, – сказала она. – С ними едет братишка.
Вот тогда-то он и понял – несмотря на шум в пьяной голове, – понял, что не должен дальше расспрашивать. Ее родители едут в Нью-Йорк. С братишкой. Она сама себе хозяйка, у нее нет причин куда-то уезжать, но она все-таки уезжает, она сама только что это сказала.
С ним! Он зажмурился. В течение трех секунд он думал о женоподобном теле Германа, о сосульках его немытых волос, о бисерном браслете у него на запястье, о его вонючих резиновых сапогах, о его уродливой челюсти. Черт, как это возможно?
– У меня идея, – сказал он. – Все на твое усмотрение. Ты не хочешь увидеться со мной сейчас. Ты не можешь увидеться со мной сейчас. Давай тогда договоримся, что ты позвонишь мне сама. Когда у тебя получится. Может быть, сейчас ты еще думаешь, что нам не нужно видеться, но, Лаура, это не так. А когда – решать тебе. От меня ты больше ничего не услышишь.
На заправочной станции между Гусом и Влиссингеном, где он остановился, не оказалось карты Франции, зато была подробная карта Зеландии. С этой-то картой он и сверился назавтра на чердаке, в первом утреннем свете. Ближайшим крупным населенным пунктом был Слейс. Терхофстеде тоже был обозначен на этой карте, он кое-как запомнил дорогу – и туда, и обратно.
Вот почему за мостом через канал он почти автоматически свернул налево. Потому что считал, что так помнит по карте. Нет, не то что считал, что помнит, – на сто процентов точно знал, что помнит. И поэтому же он не сразу обернулся, когда Герман его окликнул. Последние четверть часа Герман шел позади, между тем они оставили за спиной окраину Терхофстеде и только время от времени проходили мимо ферм, расположенных в отдалении от дороги. Людей они совсем не видели, только однажды – рычащую сторожевую собаку, которая на несколько шагов вышла со своего двора, но потом сразу решила, что этого хватит.
– Здесь нам надо направо! – во второй раз слышит он голос Германа и теперь оборачивается.
Герман еще стоит на той стороне, в начале моста, он держит что-то перед лицом – бинокль, думает Ландзаат сначала, но потом видит, что это камера. Кинокамера.
Кинокамера! Герман его снимает – а может быть, уже снимал и раньше, когда как бы отставал. Сначала он намеревается подойти к Герману, вырвать камеру у него из рук и бросить ее в канал. В замерзший канал – он представляет себе, как камера, возможно, еще подпрыгнет на льду, а потом разлетится на куски. Нет, это нехорошо. Плохая идея. Мысленно он считает до десяти.
– Ты уверен? – кричит он. – Я думал, что Слейс в той стороне.