— Что за хрень, — вслух прокомментировал Богданов и двинулся обследовать квартиру. Гущин, которому было очень не по себе — хотелось выбежать на улицу и напевать любимую мелодию там, а не в этих стенах — последовал его примеру. Туалет, ванная. Кладовка. Гущин хотел пройти мимо, но заметил выбивавшееся из-под двери блестящее влажное пятнышко багрового цвета.
— Виктор, — неуверенно позвал он.
Богданов посмотрел на струйку крови, которая медленно, но все же сочилась из-за двери кладовой. Прихватил рукав куртки и им, как платком, чтобы не оставлять отпечатков пальцев на ручке, приоткрыл дверь помещения.
На полу, посреди коробок и тюков, застыл старик. Полный, морщинистый, в черных носках и цветастых семейных трусах. Его руки были связаны за спиной скотчем. Вместо кистей — кровавые обрубки, потому что убийцы откромсали ему все — до последнего мизинца — пальцы. Одна нога была неестественно вывернута в колене, которое старику сломали еще перед смертью — оно успело разбухнуть и сейчас походило на пунцовый шар для боулинга. Несколько глубоких разрезов на животе, из которых широкими струйками продолжала сочиться кровь, заливая весь пол помещения. Довершал картину полиэтиленовый пакет, нахлобученный на голову старика и затянутый на шее с помощью тугой удавки из куска проволоки. Под мутным слоем полиэтилена угадывались черты лица, застывшего в предсмертных муках.
Гущин отвернулся, боясь, что его вывернет наизнанку прямо здесь и сейчас.
— Б… дь, что же это такое…!
Богданов не дал ему прочувствовать момент. Схватив Гущина за воротник, опер встряхнул его как следует и пролаял в лицо:
— Валим, нахер, отсюда!
И первым рванул к выходу.
В эту ночь Гущин был вынужден остаться в ОВД, потому что сегодня по графику дежурств была его ночная смена. Гущин был только рад, потому что после увиденного в квартире Шарика оказаться дома, одному, в четырех стенах, ему не хотелось. Уж лучше здесь. Поближе к людям.
Богданов задержался в отделе допоздна. Он сидел за компьютером, тянул холодный чай и, просматривая видео с камеры наблюдения — то самое, на котором были запечатлены последние мгновения жизни неизвестного им прыгуна — напряженно думал.
— Что происходит, как думаете? — в который уже раз спросил Гущин. — Это же… Блин, это же не гопник какой-то. Целый вор в законе. Пусть и не такой влиятельный, как некоторые другие, пусть ушедший на покой — но все-таки вор в законе.
— Не знаю, Антон. Не знаю.
— А может, это… Может, это не связано никак с нашим делом?
Богданов угрюмо на него покосился.
— Да, конечно, ага. Какой-то карманник крадет в метро что-то, из-за чего хозяин этой вещи аж под поезд прыгает. Опер пытается установить личность прыгуна, выезжает на адрес, и там взрывом убивает опера, еще двоих ментов и разносит половину девятиэтажки. Мы пытаемся подобраться к карманнику и едем к законнику, который мог что-то знать. И натыкаемся на его труп, которому отрезали и сломали все, что можно сломать. Базара нет, Гущин, это все никак не связано — так, совпадения.