Долго водил он дружину по лесам и болотам, а только пустые землянки безоких порушил, норы их обвалил да горшки побил, и уж было унял отчаяние, время к дому повернуть, но прибежали лазутчики и говорят, мол, змей на берегу обринского озера лежит, а по силе он поболее прежнего будет. Не поверил Горислав, взял с собой удальцов и пошел смотреть.
А там и впрямь одноголовый гад лежит, обвив все озеро туловом своим, и хвост в зубах держит, силы набирается, хотя и так велик да могуч, будто гора возвышается, и на том месте, где срубили ему головы, новые отрастают...
Ранним утром двадцать седьмого дня Праста месяца по арварскому календарю, когда зори еще сходятся и невозможно сказать, наступило ли завтра или еще течет вчерашний день, а ночи такие теплые, что русалки выходят из моря погреться на теплых камнях и попеть свои заунывные песни; в час, когда лучи невидимого солнца подкрасили серебро перистых облаков и потянул легкий вар-ветерок, напоминающий былое время Варяжа, Сувор узрел в далекой морской дали полуденной стороны белесую тучку, плывущую над розовеющей водой. Несколько минут он завороженно смотрел вперед, пока из-за окоема не выплыл целый строй парусов, похожих на перистые облака.
Замерла душа старого морехода, раздвоились, растроились паруса головного трехмачтового хорса и покатилась слеза по усам, по длинной седой бороде и упала на землю, а глазастые русалки узрели, засмеялись, закричали:
– Что же ты плачешь, князь? Это же корабли твоего сына Космомысла!
Тем часом и впрямь прибыло парусов, будто из волн морских соткались, из пенных гребней, и влекомые варом, потянули к берегу. И когда
Сувор увидел на парусах лучистые лики Хорса, раскачал язык и ударил в заветный вечевой колокол, молчавший с того времени, как сыновьи корабли отвалили от пристани. Могучий, низкий глас вырвался из-под башенной кровли, вначале расплылся над землей, напитался ее силой и взметнулся к небу высоким чистым звоном. Встрепенулись на камнях русалки, гурьбою ушли в воду, а спустя минуту с полуденной и полунощной сторон отозвались другие колокола и загудели звоном берега Варяжского моря.
Когда же государь русов спустился с башни и вышел за ворота, весь окоем был в парусах, будто этим утром взошло над морем сразу триста солнц. Но образы лучистых Хорсов уже трепетали на ветру, ибо дружинники гасили паруса, замедляя ход и урезонивали сердца кораблей железными забралами. Несмотря на ранний час, к крепости со всех сторон неслись пешие и конные; иные же варяги – русы, сканды, арваги и герминоны, отправившие своих сыновей в дальний поход, давно пришли на своих кораблях и по нескольку месяцев стояли в затоне, ожидая возвращения дружины Космомысла. Здесь же были гружённые хлебом, железом и конями купеческие суда росов, свийских и арвагских варягов, прослышавших о разгроме войск Вария, и полагая, что молодой князь идет с богатой добычей – не с серебром и златом, а искусными шелками, поволоками и прочими редкими тканями, которые не из чего соткать в полунощных странах. С ударами колоколов людей все прибывало и к восходу солнца вымощенная площадь по обеим берегам затона заполнилась народом.