Покачав головой, Гравейн помешал в котелке. Засевший в его памяти образ очень сильно отличался от того, что он видел. За пять сотен лет могло многое измениться, и что такое родимое пятно для того, кто владеет трансформацией тела и высшими ступенями Мастерства? Если он сам мог изменить себя, пусть и при помощи Замка, то почему Мать не могла? Другое дело, что Гравейн не хотел избавляться от шрамов. Они служили напоминанием.
— Садись, не стой, в ногах правды нет, — ввернул он старую пословицу тхади. — Преломить хлеб не предлагаю, как и варево — оно отпугивает местных обитателей. Не люблю разговаривать и махать клинком одновременно. Это отвлекает.
Владетельница Империи, Мать Матерей, повелитель миллионов жизней подданных, смерив его обжигающим взглядом, немного поколебалась, но приняла приглашение. И осторожно присела на стоящий с другой стороны костра камень.
Тёмный Властелин, подозрительно следивший за каждым её движением, все ещё стараясь найти знакомые ему черты, отмечал лишь, что за пять столетий Мать стала двигаться, словно помолодела и обрела ещё более высокую скорость реакции. «Никто не стоит на месте, — усмехнулся он своим мыслям. — Кроме меня, должно быть. Хранитель Севера, драный уккун мне под седло».
Он надеялся, что усмешка выйдет достаточно оскорбительной, и владетельница оскорбится.
— Куда ведёт тебя твоя дорога? — спросил он напряжённую медноволосую женщину, смотревшую на его лицо так, словно она его видела впервые.
— Если ты здесь, ты знаешь ответ, — пренебрежительно бросила Лаитан. Неприятное лицо и темные провалы глаз казались ей ужасной посмертной маской восставшего трупа. Голос у властелина был таким, что им удобно было отдавать приказы сжигать города и деревни, или командовать пленными копать ямы для своей родни. Странный голос, лишённый всякой лжи, да она была и не нужна властелину. Он был мерзкой тварью, ужасным злом и порождением противовеса таким, как Лаитан. В мыслях женщины просквозила едва уловимая нотка сомнений. Мать матерей не была образцом света и добра. Свет Империя утратила очень давно. И за те десятки лет, что Лаитан жила на свете, она ни разу не видела и не слышала даже намёков на то, что удалось открыть утерянные секреты мастерства заново. От тьмы остался хотя бы он, человек в шрамах и с подозрительным взглядом черных глаз. А от её Империи? Что осталось от её владений? И что останется после? Ничего. Так было предрешено, и Лаитан смирилась. Но всеже, в минуты покоя, когда сухой горячий воздух Империи, остывая к ночи, залетал в открытое окно ее спальни, она подолгу стояла рядом, чувствуя обнаженной кожей его ласки, и думала. Мысли о великолепии созданного за тысячи лет, о величие и красоте высоких резных арок, сотканных словно из полупрозрачных каменных нитей, хрупкой картиной истории отпечатывались на ее сознании. Потерять все было судьбой, но расстаться с этим в один миг, осознано и решительно закрывая книгу жизни своей рукой… где-то в глубине души ей было жаль потерять творения прошлого, обреченные на ветшание и исчезновение под пластами истории. И сердце матери матерей замирало всякий раз, едва ее посещали мысли о том времени, когда Империя снова станет песком и камнями, из которых и возродилась однажды руками первых ее жителей.