Теперь у Ведерникова, заботливо стиснутого, не было ни малейшей возможности достать и направить оружие. Ситуация была настолько нелепой, что он, справившись кое-как с отвратительно подвижным желудком, хрипло расхохотался. «Когда человек падает на льду, это не смешно, — назидательно заметил негодяйчик, покосившись на Ведерникова. — Я потому не люблю комедии, что там такое считается смешным. Я смотрю кино про жизнь, про любовь. Вы, дядя Олег, если будет тошнить, сразу говорите». Вокруг как-то прибавилось народу, лысый мужчина в волосатом пальтище распахнул перед влекущимися, точно с поля боя, дверь подъезда. «Вот, тетя Лида, полюбуйтесь! — воскликнул негодяйчик, когда они достигли этажа и домработница поспешно открыла на тройной сверлящий Женечкин звонок. — Вот они, спортивные успехи! Разве можно человеку без ног так утомляться? Тут здоровый на этом гололеде навернется. Я пока тут помогу, раздену, а вы стелите постель!»
* * *
Второй случай произошел дней через десять. Сидя на сырой скамейке, Ведерников обдумывал идею подстеречь негодяйчика у него в подъезде, как это делают все киношные киллеры. Преимущество состояло в том, что Ведерникову был известен код: любвеобильная Лида продолжала убирать для ребенка квартиру, и циферки на всякий случай, чтобы не забыть по пьяному делу, были записаны у нее на особой, лежавшей в прихожей, бумажке. Однако негодяйчик заявлялся и сваливал из дома безо всякой системы, часто, судя по угольной черноте обветшалых окон, ночевал в неизвестном месте. Засады на пупырчатой, в болотную зелень крашенной батарее, в соседстве пригретой жильцами одноглазой кошки и ее газетки с объедками, могли длиться сутками, что неизбежно сказалось бы на графике тренировок. Растирая подошвой, совсем как здоровый, чьи-то разбухшие, словно навозцем набитые окурки, Ведерников мечтал о сообщнике, таком неприметном, безымянном, исполнительном человечке, который мог бы за него и пошпионить, и подежурить. Тут он увидел, как знакомая «Волга», явно прошедшая тюнинг, но забиравшая, под управлением негодяйчика, боком на урну, проследовала на парковку.
Встав криво, почти впритирку к почтенному, сто лет не мытому «Ниссану», негодяйчик аккуратно выпростался с водительского места и тотчас нырнул в багажник. Оттуда он восстал, весь увешанный коробками, оклеенными разных цветов подарочной бумагой, с преобладанием синего и золотища. Коробки громоздились выше Женечкиной головы, и с ними негодяйчик сделался похож на гроздь квадратных воздушных шаров. Теперь объект был совершенно беззащитен. Наощупь, со второй попытки захлопнув гавкнувший багажник, негодяйчик осторожно двинулся к своему подъезду. Он поворачивался то одним боком, то другим, дотягиваясь медленной ножищей до того пятачка, который видел сквозь неудобный, вихляющий груз. Вдумчивая походка негодяйчика всегда напоминала разучивание танца, а теперь это был конкретно вальс, в котором никак, ни с какого подхода не удавался завершающий резкий пируэт.