Вести из леса (Бианки, Павлова) - страница 93
— Я родился в прошлом году, как полагается, — в берлоге. Под Новый год был ещё крошкой-сосунком — с крысу ростом. Проснёшься, пососёшь — и опять спать.
Вдруг просыпаюсь: кто-то — грох! Грох! Грох! — над головой, и вся наша берлога трясётся. Вот ужас-то!
Мамаша-медведиха шепчет мне:
— Охотники! Я побегу, а ты лежи: тебя, может, и не заметят…
Да как вскочит, — свет хлынул в берлогу, — и дёру со всех ног!
А это, оказывается, совсем и не охотники, это, оказывается, деревенский дед в лес на дровнях приехал ёлку новогоднюю для клуба срубить. И начал топором грохать по той самой ёлочке, под которой мамаша себе спальню на зиму устроила. Дед, — как выскочила медведиха из-под снега, — так сам от страха затрясся, пал в дровни и давай коня настёгивать. Тут уж не до ёлки!
А я лежу в развороченной берлоге, — холодно мне и есть хочется. Вылез — и пошёл мамашу разыскивать.
В лесу снег; я тону в нём с головой, ничего кругом не вижу, только вверх смотрю. Там на ветках рыженький зверёк с пушистым хвостом прыгает, сучит на меня ножками, цокает сердито. Побоялся я к нему на дерево влезть поиграть. Нашёл местечко под большими лапами ели, где снег весь выдуло, чуть только на земле осталось. Сел тут и давай скулить — мамашу звать. Звал-звал — не откликается. А у меня животик подвело. Так есть хочется, прямо никакого терпежу! Я и стал лапками землю рыть.
Глядь, — а на ней под снежком травка зелёная, цветочки! Вот радость-то! Давай их в рот запихивать, — маленькие-то ведь всё в рот себе тащат, на вкус пробуют. Нет, вижу, не очень-то вкусно, — совсем не то сладкое, что мамашино молочко… Выплюнул, — фррр! Стал глубже копать, — там корешки. Ну, эти съедобные оказались, хоть и горьковатые.
Набил я себе ими пузечко, — будто и легче стало, не так голодно. Я свернулся калачиком под ёлкой, лежал, лежал — да вдруг ка-ак засну!
…Просыпаюсь, а кругом темно, и опять есть хочется. Я уж подумал было, что меня нашла мамаша-медведиха и сонного принесла назад в берлогу. Да нет, — рядом никого нет, кругом колючие еловые лапы…
Вылез я из-под них, — глубокий снег, холод, темнота… Я и заплакал, опять мамашу стал звать. Никого! Только мыши в снегу пищат: у них, оказывается, гнёзда на ветвях кусточков под снегом, — испугались, что я их мышат съем! А я и сам испугался: вдруг на мой писк какой-нибудь страшный зверь придёт и — хап! — схватит меня и проглотит. Маленький ведь я ещё был.
Сижу, дрожу, от страха глаза зажмурил — и слышу: идёт кто-то. Тяжёлые такие шаги — под снегом сучья ломают. Открыл глаза, — всё равно ничего не видать: темно. А шаги и замерли: вот. Ох и страшно же!..