В понедельник был День труда, и прошел он так же, как и воскресенье. Они начали работу на рассвете и закончили только с наступлением темноты.
Во время вечерних десятичасовых новостей Курт рухнул на диван и уснул с раскрытым ртом. Дон выключил звук, не желая вникать в детали каких-то очередных ужасов, муссировавшихся в СМИ. Он вяло подосадовал, что перестал следить за мировыми событиями – его знания в области внутренней политики ограничивались именем текущего президента, а о программе оного он уже не имел ни малейшего представления; в вопросах же политики внешней он и вовсе чувствовал себя, как рыба, выброшенная из воды. В случае необходимости он, скорее всего, не смог бы перечислить крупные мировые кризисы последнего времени; не смог бы даже сказать, кто сейчас занимает пост премьер-министра Канады. Политическая неразбериха, глобальная нищета, фундаментальная мелочность человечества угнетали Дона, вынуждали его уходить с головой в работу, в написание статей, в книги.
Когда новости подошли к концу, Дон поднялся и направился к кабинету Мишель. Решение вломиться туда возникло спонтанно. За сегодняшний день в нем что-то коренным образом изменилось, что-то, не поддающееся определению. Он подумал о юной жене Синей Бороды, о запертых дверях и грозных предостережениях и слабо улыбнулся. Мишель в образе Синей Бороды выглядела не так забавно, как могло бы показаться.
Дверь была заперта: не для того чтобы закрыть доступ Дону, который и так знал, что трогать вещи Мишель – себе дороже, а в силу закрепившейся привычки, выработанной за годы воспитания шумных и буйных детей. К счастью, Дон знал, что Мишель кладет ключ в декоративное блюдо со старинными и иностранными монетами, всякими пятицентовиками с бизоном на реверсе или рупиями. С момента его последнего посещения ее кабинета прошло немало времени. С тех пор как они начали проводить здесь лето, он входил в эту комнату не больше десяти раз. Мишель не приветствовала посетителей, объявив кабинет своим убежищем. Она оправдывалась тем, что любое неосторожное вторжение может испортить ее нетрадиционную систему документации (разбросанные бумаги и раскрытые книги повсюду, куда ни глянь).
Комната была большой и душной, так что любой специалист по истории XVII века почувствовал бы себя здесь как дома. Церемониальные копья и ножи вкупе со статуэтками из розового песчаника, изображавшими Брахму, Шиву и даосских божеств, привносили в декор кабинета восточно-азиатский и британско-индийский колорит. Мишель как-то попыталась повесить над их кроватью гигантскую маску, символизирующую плодородие и раздобытую у некоего племени аборигенов из глубины австралийского аутбэка, но Дон был решительно против; и маска стояла теперь тут, притаившись в тени у стены, усмехаясь из-за плетеного щита своим ужасным оскалом. В последние годы Мишель воспылала любовью к искусству аборигенов: она собрала коллекцию резных фигурок, рисунков и статуэток, изображавших тощих, призрачных духов времени сновидений, здесь был и аутентичный диджериду (хотя любое племя строжайше воспрещало женщине на нем играть), и бумеранг из легкого отлакированного дерева.