Её красота и хрупкость, ещё более трогательные в печали, вызывали у людей прилив сентиментальных чувств.
Из всей нашей королевской семьи выродков только моя дочь не вызывала у людей неприязни. Принцессу Дик*Кар*Стал народ любил.
Лэш словно стал тенью самого себя. Даже волосы его словно утратили краски, сделавшись тусклыми.
Марайя, стоявшая по правую руку от мужа, как всегда, выглядела свежее майской розы. Копна светлых волос короной лежала на голове, взгляд светлый и безмятежный – красива, как ангел. Никакое чёрное траурное одеяние не могло этого изменить.
У Пресвятейших, у всех, без исключения, были скорбно вытянутые, постные лица. Их планы, вынашиваемые десятилетиями, сыграли в ящик, вместе с возлюбленным принцем. Чтобы вновь начать плести интриги, ещё нужно найти фигуру на роль лидера.
Задачка не из лёгких. Так сразу, на вскидку, не справиться. Всех братцев своего батюшки, дядьёв и сыновей их, кузенов своих, даже некоторых племянников – словом, почти всех, в ком текла кровь династии, Сиобрян предусмотрительно казнил.
Справедливости ради – ему давали повод. Бесконечные заговоры и интриги даже святого выведут из себя. А Сиобрян святым не был и не стремился им стать.
Маршал с супругой, главный казначей с супругой, главный конюший с супругой, главный гофмейстер с супругой, премьер-министр, для приятного разнообразия, без супруги (недавно овдовел). Эти все в первом ряду. Очи в пол, руки молитвенно сжаты. Воплощенная печаль, скорбь, верноподданническая преданность.
Взгляд скользил, задерживаясь на деталях их туалета, причёсок, нюансах в выражении лиц.
А мысли витали вокруг одного и того же – убийца здесь.
Не тот, который, словно нож, привёл в исполнение чужую волю, а тот, кто эту волю имел. И концов не найдёшь. Верные подданные постарались уничтожить любую ниточку, что могла протянуться от заказчика к исполнителю: ублюдок, посмевший поднять руку на моего мужа был мёртв. Его зарезали прямо в камере. Так что «языка» нет.
Увидев Эллоиссента, я с трудом удержалась от желания протереть глаза.
Что он здесь делает? Я же приказала ему уехать.
На мгновение сердце дрогнуло. Красота Чеаррэ всё ещё имела надо мной власть, хотя и не такую сильную, как прежде.
Пролетевшие годы не добавили ему ни крепости телесной, ни стати мужской. Не изменили его нечеловечески дивной, лунной красоты, когда-то так сильно меня пленившей, что я готова была пойти за ним по первому зову хоть за грань Мира Трёх Лун.
Роскошные чёрные волосы заколоты на затылке шпильками. В глазах, в самой глубине яркой кошачьей зелени, таилась неистребимая, неизлечимая тоска, почти боль.