Сквозь напускной сарказм просвечивали раздражение, едва ли не досада.
Для того Миарона, которого я помнила, манипулятора и любителя изощрённый игр, это было не характерно.
– Не называй меня куклой. Терпеть это не могу.
Вытащив из сундука бархатный халат, принадлежащий Сиобряну (сердце больно кольнуло при мысли о покойном муже, но я велела совести заткнуться), я кинула одежду Миарону:
– Прикройся.
Он ловко поймал халат на лету. Одежда так и льнула к мускулистому гибкому телу.
Перехватив мой взгляд, оборотень понимающе ухмыльнулся:
– Что ж, я особо и не рассчитывал, что удастся раскрутить тебя на ночь любви вот так, с ходу. Досадно. В прошлый раз нас прервали на самом интересном месте, – он прихватил поясом халат, оборачивая его вокруг стройной талии.
В v-образном вырезе гладко поблескивала кожа на груди.
Я отвела взгляд, не зная злиться на эту вспышку вожделения или смеяться.
Столько лет моё тело было словно немое. Я не чувствовала ни к кому и ничего. Случайные прикосновения заставляли лишь отпрянуть, отгораживаясь от людей закрытыми, в пол и под горло, одеждами. Ну и броней королевского достоинства, конечно же, не позволяющего приближаться ко мне ближе, чем на десяток шагов.
– Время для любви и впрямь неподходящее. Я в глубоком трауре, вся в заботах и совершенно без сил, – в тон ему, деловито и насмешливо, ответила я, усаживаясь на кровать.
– Ничто так не подкрепляет сила, Огненная Ведьмочка, как хороший трах.
– Довольно.
Мне не нравились хамство и грубость.
Никогда.
А уж теперь, когда я успела привыкнуть к глубочайшему уважению, зиждущемуся на страхе, и подавно.
– Я не собираюсь говорить с тобой о морали, так как прекрасно помню, во что ты её ставишь.
При слове «мораль» брови Миарона взлетели вверх, с весёлым недоверием.
– Ни во что.
– Верно. При слове «мораль» меня охватывает скука. Наверное, потому, что чаще всего в одежды праведников любят рядиться лицемерные и трусливые грешники, у которых не хватает храбрости посмотреть в лицо собственным желаниям. Равно как и силы воли, чтобы своим грешным желаниям противостоять.
Его слова были как масло в огонь.
– Ты считаешь меня лицемерной? Трусливой? Грешной? Полагаю, именно такой все эти годы ты рисовал меня моему ребёнку? Бездушной тварью, променявшей его на корону?!
– О чём ты?
– Не притворяйся.
Я всё-таки не сдержалась и перешла на крик:
– Не притворяйся, что всё эти годы ты не имел никакого отношения к пропаже моего сына! Ты похитил его!!! А теперь заставил напасть на меня! Ты… ты…
Слова ругательств застыли на губах.
Ярость опала, подобно волне, откатывающейся после прилива.