В это мгновение он схватился одной рукой за фаллос бронзового быка, другой оттолкнул рабов. Один из рабов не понял его жеста, и тогда ударом ноги в живот он скинул раба с возвышения, вызвав новый приступ смеха. Одной рукой, слегка пошатываясь под тяжестью подноса, он поднял вверх свое подношение. Женщины издали восторженные крики, мужчины встали в приветственном жесте.
Эжиме, не выпускавшая руку Сары, завизжала и так сильно стиснула ей руку, что та закричала одновременно с хором женщин:
С тобой он будет спать, будет спать
С тобой твой муж будет спать,
С тобой брызнет его семя.
С тобой, в твоем плодоносном чреве,
С тобой твой муж…
Наконец он повернулся и посмотрел на нее.
Она увидела, как его глаза пробежали по ее телу, потом вернулись к лицу.
Она увидела выражение его лица и поняла, о чем он думает.
Худая некрасивая девчонка. Без груди, без бедер, с дрожащими руками, с выдающимися косточками. Ребенок с нелепым лицом под растрескавшейся каолиновой пудрой, словно земля после засухи, а не женщина с высокими скулами, с яркими губами и влажными глазами.
От увидела, как он поморщился и выпустил из рук брачный поднос, который подхватили рабы. В глазах его было даже не разочарование, в его глазах стояло презрение. Презрение мужчины, с отвращением смотрящего на ту, что должна стать его женой.
* * *
На следующий день, через два часа после восхода солнца, во дворе все еще принимали гостей. Некоторые терпеливо дожидались своей очереди на улице перед домом, хотя слуги убрали сиденья, чтобы освободить больше места. Песни, барабаны и флейты с трудом перекрывали шум гостей.
В полдень статуи предков Ишби Сум-Узура перенесли на возвышение и поставили рядом со статуями предков семьи мужа. Перед ними поставили брачный поднос. Бык исчез под лепестками цветов, украшений и подношений в виде тончайших тканей. Потом оба отца, бросив в глиняные очаги кипарисовые стружки, обратились с песнями к своим богам и своим предкам.
Около двадцати рабов внесли на возвышение большую бронзовую чашу, куда одетые в белые одежды девушки вылили целые кувшины кипарисовых благовоний и амбры, разведенных в воде Евфрата.
Затем рабы развернули от одной до другой стены большую ширму из тростника и ивовых прутьев, скрыв чашу и статуи предков от гостей, остававшихся во дворе. Эжиме подвела Сару к краю возвышения, предназначенному для женщин.
На Сару надели брачную тогу, отделанную серебряными нитями и затянутую алым поясом, которая оставляла обнаженными ее плечи. Веки до самых бровей были покрыты толстым слоем сурьмы. Глаза ее сверкали, как у застигнутого темнотой животного. От амбры губы казались больше, но тетки Сары заметили, что она бледна, словно накануне Силили не сняла с ее лица каолиновую пудру.