Лина задыхалась от его поцелуев, не забывая, впрочем, осторожно стягивать с Марка брюки. И тихо, восторженно застонала, почувствовав ладонью приятную твердость его естества, рвавшегося наружу. Она гладила ладонью внутреннюю поверхность его бедер, низ живота, еще не касаясь трусов, дразня его. Марк взял ее руку и решительно прижал пальцы Лины к своей восставшей плоти. Лина послушно оторвалась от его губ.
Марк подхватил ее под мышки и сильным движением потянул вверх, так, что голова Лины оказалась на заднем сиденье, а ноги на переднем — благо, спинка ее кресла лежала абсолютно горизонтально. Пока она устраивалась поудобнее, он умудрился ловко расстегнуть пуговицу и молнию на ее юбке и стащить с Лины этот, теперь ненужный, предмет туалета вместе с мокрыми насквозь трусиками.
— Ждала меня? — хрипло спросил он. Как будто ответ не очевиден!
— Я хочу тебя! — выкрикнула Лина. — Не останавливайся, Бога ради! Я уже не могу больше!
И он не стал останавливаться. Твердым кончиком языка Марк принялся водить по ее влажной от желания соединиться с ним плоти. Он помогал себе губами и не забывал ласкать руками груди Лины, то нежно поглаживая их, то сильно сжимая, так, что она вскрикивала от боли, которая тут же влекла за собой неземное наслаждение.
Лина окончательно потеряла контроль над собой. Она извивалась всем телом; вцепившись в густые волосы Марка, с силой прижимала к своему лону его лицо, а он полностью забрал в рот ее бутон и языком творил с ним невероятные вещи, отчего Лина перестала соображать, на каком свете находится. Марк жадно вдыхал ее запах — запах возбужденной женщины — и заводился еще сильнее от сознания того, что это он — причина ее сумасшествия.
Когда Лина, больше не сдерживаясь, закричала, потому что в глазах у нее потемнело, и только яркие всполохи окружили безмерно счастливую в своей любви женщину, Марк понял, что и ему самому до кульминации осталось не так долго.
— Давай, детка, — хрипло попросил он, — теперь твоя очередь. Хочу тебя. Скорее…
Он выпрямился на водительском сиденье. Тяжело дыша, Лина повернулась на бок, потом потянулась к нему, наклонилась, жестом попросила Марка чуть приподняться, чтобы ей удобнее было освободить его от трусов. Великолепный, бархатистый на ощупь, устремленный вертикально вверх стержень вырвался наружу. Почему-то при виде его на ум Лине пришло странное сравнение — с брикетом мороженого, даже, скорее, с эскимо, чудесную сладость которого так неодолимо хотелось попробовать, почувствовать языком, облизать, нежно укусить…
— О, какой… — тихо простонала Лина. — Я ведь первый раз его вижу при дневном свете.