– Я буду в аэропорту, встречу тебя, – говорит он.
И он там. Без цветов или вычурных подарков. Просто он, в своей кожаной куртке, против которой я всегда протестовала, заявляя, что ненавижу ее. Но когда я вижу ее, меня вдруг охватывает знакомое ощущение. Он протягивает мне руки, и я хватаюсь за него, в ноздри врывается запах кожи и чеснока. Он обвивает меня руками и шепчет мне на ухо что-то неразборчивое, смесь английского и итальянского. Но я различаю одну фразу:
– Я всегда буду рядом с тобой.
Вдруг все, что происходило в наших отношениях, становится неважным. Как будто ссор и проблем и не существовало. Кто-то всегда будет рядом со мной, кажется, мне это предлагают? Я с этим справлюсь, да? И не важно в общем-то, кто предлагает. На некоторое время я становлюсь самой собой.
А дома, как я посмотрю, акценты сместились. Бутылки из-под пива скопились у раковины, на белой кухонной плитке размазан соус от пиццы. То, чего здесь обычно не бывает. Но меня не раздражает ни это, ни даже то, как беспорядочно раскиданы подушки на диване. Как и то, что он, видимо, спал прошлой ночью на нем. Всяко лучше, чем то место, где спала я.
– Добро пожаловать домой, – шепчет он. – Здесь ты на своем месте. – Он прижимается ко мне, но чувство облегчения, что я с ним, а не с ними, уже не такое острое, как в аэропорту. Я становлюсь более похожей на обычную себя и думаю теперь, что я у себя дома, и начинаю подозревать, что он может учуять запах Мэтта на мне, повинуясь некому примитивному инстинкту.
– Спасибо, – говорю я, забирая чашку чая, которую он мне сделал. – Я собираюсь принять душ. Потом нам надо поговорить. – Я ставлю чашку на стол. – Есть то, что я должна тебе рассказать. – На лице его отражается некоторый намек на беспокойство, но он умело скрывает его улыбкой.
Включаю воду, горячую, так что кожа становится розовой. Я отмываю свои грязные волосы от пыли детской спальни. Я избавляюсь от волосков на руках и ногах, потом перехожу к маленькой полоске между ног. К концу процедуры я безволосая, как порно-звезда на съемочной площадке. Как Элли. Наношу скраб на кожу, избегая шрамов на бедре, и судорожно размышляю, что конкретно я хочу рассказать Антонио.
Беру полотенце, оборачиваю его вокруг своего ошпаренного тела, шрамы раздражены и горят. Покидаю ванную, твердо решив рассказать ему все. Иду в спальню, надеваю тапочки, которые он купил для меня, но потом резко сбрасываю, чувствуя, что надеть их – это непозволительная для меня сейчас вольность. Роюсь в сумке, вижу бабочек, которые вот-вот готовы выпорхнуть из нее. Достаю картину, провожу пальцами по аккуратным мазкам. Ставлю ее на прикроватный столик, прислоняя к стене. Вижу фотографию матери, достаю и ее тоже, но аккуратно опускаю в ящик столика. Роюсь в поисках косметички, чтобы достать лосьон, который уже много дней не использовала. Но вместе с ней я вытягиваю и кое-что другое – конверт из манильской пеньки. Он падает на пол, приземляясь рядом с моими босыми ногами. Я нагибаюсь и вижу, что на конверте старомодным каллиграфическим почерком написано имя.