Шамиль тогда сказал своему дяде Барты-хану:
— Пойдешь и ты с ними, чтобы мне точно знать, о чем генерал будет говорить с Юсупом.
Через два дня гимринцы, погостив у генерала, вернулись.
Барты-хан рассказал племяннику о том, что Юсуп при разговоре с русским генералом вел себя как повинующийся, одобрял действия царя и принял подарки от гяура. Кроме того, гимринские гости изрядно выпили у генерала и развязали языки, а Юсуп-кадий сказал им: «Я вам не приказываю и не запрещаю».
Сопровождавшие кадия уздени взахлеб рассказывали соплеменникам о богатстве, роскоши и неземном благоухании в доме большого начальника.
— И за что только ниспосылает аллах такое обилие всего и такой достаток гяуру? — с недоумением спрашивали гимринцы у тех, кто побывал в гостях у генерала.
Возмущенный имам немедленно отправился к кадию. Он нашел его молящимся в келье.
Шамиль сказал без обычного приветствия:
— Юсуп, что я могу требовать от рядового мусульманина, если ты, будучи кадием, сворачиваешь в сторону?
— В чем моя вина? — растерянно спросил кадий.
— В том, что ты позволил себе и другим делать то, что запрещено Кораном.
Смущенный Юсуп молчал.
— Завтра же вызови к себе тех, кто пьянствовал с предводителем гяуров, и накажи согласно закону, — отчеканивая каждое слово, приказал Шамиль.
Юсуп кивком выразил согласие. А наутро Шамилю сообщили о том, что Юсуп-кадий сбежал.
Генерал Клюки фон Клюгенау стал предпринимать и дальнейшие попытки сблизиться с гимринцами. Он вновь послал в Гимры своих людей с просьбой прислать ему для посадки виноградные лозы. Гимринский староста пришел к Шамилю за советом. Он сообщил имаму, что люди согласны отправить русскому начальнику виноградные лозы.
— А ты как решил? — спросил Шамиль старосту.
— Думаю, во имя мира можно удовлетворить просьбу, — ответил староста.
— А я думаю, не следует этого делать, и вот почему: если ты, видный человек, соглашаешься на это, то кто из простых жителей впредь сможет отказать в том, что потребуют гяуры? Если откажешь, никто из сельчан не осмелится послать.
Староста не возразил.
— Проще будет, — продолжал имам, — отговориться, сказав, что его солдаты ранее, а после них ансальцы, вырубили все.
Когда староста передал людям слова имама, они остались недовольны, а кто-то сказал громко:
— К чему и над кем возноситься в то время, когда мы не в силах защитить от гяуров даже своих жен?
Настроение у имама было подавленное. Люди его родного села не хотели повиноваться. Жесткие меры воздействия могли привести к открытому сопротивлению, а это было бы равноценно поражению. Он сидел в раздумье в доме покойного друга своего, первого имама Гази-Магомеда, как вдруг услышал во дворе цоканье копыт. Шамиль поднялся, выглянул. Там привязывал коня к столбу незнакомый человек.