— О чем они говорили? — спросил Шамиль, сгорая от любопытства.
— О спасении нашей страны от нашествия многобожных урусов. Оказывается, Азербайджанский вилает разделен на суннитов, которым покровительствует Турция, и на шиитов, которых поддерживают и подстрекают против неверных иранцы. Вражда шаха и султана ослабла из-за нового противника, грозящего обеим странам с севера. Дорогу к ним преграждает Дагестан. Они хотят, чтобы мы, единоверцы, первыми поднялись на газават[18] против гяуров.
— Защитили их, — заметил Шамиль.
— Не только их, но и себя.
— Что же наш народ сможет сделать теперь, когда чеченская низменность, кумыкская равнина вместе с дербентским проходом захвачены и надежно укреплены царскими войсками?
— Необходимо изгнать их.
— Своими силами?
— Сначала да.
— Навряд ли это удастся.
— С помощью аллаха все можно сделать.
— Каким образом?
Магомед, не ответив на вопрос товарища, перевел разговор, продолжив рассказ о шейхе ярагском.
— Мы вернулись в Кюринский вилает, когда выпал снег. Почтенный учитель начал проповедовать мне непревзойденный тарикат — учение о достижении нравственного совершенства самого аллаха, переданного правоверным через уста пророка. Каждую пятницу мы отправлялись в касумкентскую мечеть, где светлейший шейх читал проповеди, в которых звучал призыв к газавату с неверными.
— Как на это смотрели ставленники хана — уездные, старшины и урядники?
— Как раз об этом я собираюсь говорить, — ответил Магомед. — Так вот, в дни ураза-байрама[19] в маленькое селение, где жил проповедник, прискакал гонец. Он приказал светлейшему шейху немедленно явиться к касумкентскому старосте. Я и несколько муталимов сопровождали учителя. Еще у въезда в большое селение мы увидели людей с встревоженными лицами. Они пошли с нами к площади, где толпился народ. В стороне от толпы я заметил человека, который важно восседал на выхоленном коне, покрытом дорогим чепраком. Его окружали вооруженные нукеры. Нетрудно было догадаться, что это худший из ханов — презренный Аслан-бек, которого проклятый Ярмул назначил правителем Кюринского и Казикумухского ханств после изгнания Сурхай-хана. Когда седобородый шейх, опираясь на клюку, предстал перед ним, властелин сказал:
«Ярагский мулла, зачем возмущаешь народ? Против кого призываешь на газават жалкое сборище? Тебе ли, хилому старцу, стоящему одной ногой в могиле, поднимать стадо ослов против несметной силы белого царя Арасея[20]? Ты слеп, как филин днем, слаб, как птенец, жалок, как нищий, тебе нечего терять. За дешевой славой, которую ищешь, призывая народ к мятежу, не видишь беду и разорение. Прекрати противозаконные проповеди. В противном случае я вынужден буду применить по отношению к тебе меры насилия».