В пятнадцать лет (еще до войны!), учась в медицинском техникуме, прочла «Овод», и это обстоятельство в дальнейшем во многом предопределило ее отношение к Шамилю. Поначалу она даже отождествляла этих двух, таких непохожих, борцов за свободу и справедливость.
Но всегда ли был справедлив Шамиль? На этот вопрос будущей писательнице еще предстояло ответить.
И началось хождение по архивам, историческим музеям, библиотекам Махачкалы, Пятигорска, Ессентуков, Кисловодска. Сняв медицинский халат, спешила как на праздник в библиотеку, засиживалась допоздна, а если иногда милостиво оставляли ключ, то и до утренней зари.
Полувековая Кавказская война, борьба кавказских племен с регулярными войсками царского самодержавия во все времена привлекала внимание историков, самый широкий круг лиц. Эпизоды боевых действий, жизнеописания их участников, героизм горцев, героизм русских солдат, сочувствие и к тем, и к другим нашли свое отражение и в произведениях русских классиков, и в военно-историческом повествовании, и в мемуарах. Мариам перечитала множество такой литературы. «Сказание очевидца Шамиля» Гаджи-Али, занимавшего при Шамиле должность секретаря, «Хроника» Мухаммеда Тахира Аль-Карахи, дневники Руновского, материалы, опубликованные в кавказских календарях, в газете «Кавказ», в сборниках сведений о Кавказе, в Актах кавказской археографической комиссии, актовые источники, архивные документы, мемуарная литература…
Великая Отечественная война на время прервала эту работу, пришлось Мариам бросить и мединститут, но с приходом мирных дней жизнь вошла в прежнюю колею. После войны Мариам закончила институт, получила диплом врача и осталась в Кисловодске. Сразу после войны здесь требовалось много врачей, Кисловодск был городом госпиталей. Об этом сейчас напоминают мемориальные доски…
***
Я иду по улочкам Кисловодска и читаю на старинных зданиях надписи: «Здесь во время войны располагался эвакогоспиталь…» Много таких зданий… А вот и дом Мариам Ибрагимовой. Вернее — часть дома. Гостеприимство хозяйки, царящие здесь тепло, покой и уют заставляют оставить за порогом снедаемую нас суетность. Одна из комнат — гостиная, именуемая саклей, нависает над пенистым горным потоком, что бьется в узкой теснине. Два рукава — Березовка и Ольховка, сливаясь здесь, мчатся дальше, дальше, к прекрасному, необъятному парку с хрустальными родниками и чарующим пением птиц по вечерам…
Вхожу в саклю. Окно открыто. С детства помнится из записок Печорина, что воздух тут чист и свеж, как поцелуй ребенка. Но чудо — заученный школьный штамп-фраза помимо воли приходит на ум в первозданном своем значении, Я глубоко вдыхаю прозрачный свежий воздух — эту диковинную благодать в наш век напористой цивилизации.