— Не пробовал заговорить с ней? — спросил имам.
— Попробовал однажды.
— Что она ответила?
— Молча прошла мимо.
— Лучше поговорить с отцом, — посоветовал Шамиль.
— За тем я и пришел к тебе, самому как-то неудобно. Родных, близких нет, кого пошлешь…
— Хорошо, я приеду через несколько дней в Гехи, — пообещал имам.
Собираясь в Гехи-Мартан, Шамиль никому не сказал об истинной причине поездки. Он взял с собой Джавад-хана и десятка два муртазагетов.
Мужчины Гехи-Мартана вместе с наибом выехали встречать имама далеко за село. В полдень Шамиль в окружении огромной толпы подъехал к дому Ахвердиль-Магомы.
Многолюдно было в мечети в этот день. Люди ждали от имама важных сообщений, нового призыва к восстанию или выступлению. Но вождь на сей раз ограничился чтением проповеди. После молитвы он отделился от своих товарищей, подошел к Дурды.
Тронутый вниманием, чеченец пригласил Шамиля на обед. Гость не отказался. После обеда, когда хозяин и остальные завели разговор об урожае и делах своего общества, Шамиль, воспользовавшись паузой, обратился к Дурды:
— Дочь твоя, кажется, на выданье?
— Да, имам, не заметил, как в росте обогнала братьев.
— Жениха ей надо хорошего, под стать братьям, — сказал имам.
— Есть жених, в прошлом году сосватали.
Улыбка исчезла с лица Шамиля, но, не меняя тона, он так же спокойно, как и прежде, заметил:
— За родственника, наверное, думаешь выдать?
— Напротив, даже не за чеченца, — ответил Дурды.
— Кто же из иноплеменных удостоен такой чести? — спросил имам.
— Хаджи-Мурад хунзахский, — ответил Дурды.
Шамиль был удивлен. Вскинув брови, он переспросил:
— Наиб Хаджи-Мурад?
— Да. После тебя, имам, по мужеству и прочим достоинствам я считаю его вторым в Чечне и Дагестане.
Шамиль не доверял Хаджи-Мураду, как человеку заносчивому, честолюбивому, тщеславному, хотя и не лишенному храбрости. Тем более такую лестную характеристику ему неприятно было слышать из уст видного чеченского узденя, который знал хунзахского наиба понаслышке.
— В Чечне и Дагестане есть наибы, более достойные похвалы и признания, которые с первых дней движения по сей день беззаветно преданы делу газавата, но с меньшим шумом делают большие дела, — сказал Шамиль.
Хозяин молчал. Не вмешивались в разговор и присутствующие.
— А разве ваш наиб Ахвердиль-Магома в чем-нибудь уступает хунзахцу? — спросил Шамиль.
— О нем речь не шла, имам. Твой генерал Ахвердиль-Магома человек чести и отваги, но он безродный. Его отец — беглый армянин, принявший ислам, — заметил Дурды.
Лицо Шамиля превратилось в каменную маску. Таким оно становилось тогда, когда за внешним холодным спокойствием вскипал гнев. Но сквозь ровный голос имама не прорвалась ни единая высокая нотка.