— О чем он говорит? — с раздражением спросил Ермолов, видя оживленное лицо и страстную речь вождя горцев.
— Он вспоминает обиды, причиненные его соплеменникам со стороны наместников, которые поставили себе за правило не только попирать все их законы, но и уничтожать в крае все иноверное, — ответил Богуславский.
— А я остаюсь при своем мнении и убежден, что если бы мои преемники не проявляли либерализм по отношению к туземцам, война с ними не протянулась тридцать лет, к стыду такой могучей державы, как Россия, — заключил Ермолов.
* * *
В конце сентября Шамиля и его спутников привезли в Санкт-Петербург. Несмотря на густой туман и мелкий осенний дождь, вся Знаменская площадь была полна народу. В гостинице «Знаменская» им приготовили комфортабельные номера. На другой день к парадному подъезду гостиницы подкатила роскошная карета с шестеркой. У подъезда, на тротуарах и мостовой стояли толпы разодетого народа. Когда показался Шамиль, дамы бросились к нему. Восторженные приветствия, приятные улыбки не только удивляли, но просто потрясали его. Смущенно опустив голову, он спешил скрыться от любопытных взоров и приветствий тысячной толпы. Молодежь бежала за каретой, пытаясь заглянуть в окна.
Заметив смущение имама, откинувшегося на спинку сиденья, Богуславский сказал:
— Не занавешивай окошко, смотри сам в окно, и пусть народ посмотрит на тебя, видишь ликование и радость русских?
— Этим-то они и смущают меня. Мне тяжело видеть эту незаслуженную почесть и стыдно смотреть в лица русских людей.
— Почему? — с удивлением спросил Богуславский.
— Ты спрашиваешь — почему? Да потому, что среди этой массы приветствующих людей я вижу сирот, вдов и несчастных матерей тех, которые пали от рук моих воинов. Они должны были ненавидеть меня, посылать на мою голову проклятья, плевать вслед. Тогда мне было бы легче, чем видеть их радость при встрече со мной… — Он помолчал и добавил: — Наши люди не встречали бы так даже самого царя. Клянусь аллахом, они сопровождали бы его уничтожающими взглядами, полными ненависти, и в душе посылали бы ему тысячи проклятий. Я помню, как наши мальчишки улюлюкали, свистели и сопровождали градом камней русских пленных, когда их вели по улицам села. Правда, в свое время я запретил оскорблять неверных, подвергая штрафу родителей озорников. Сегодня, как только вернемся, я напишу обращение к горцам Дагестана, в котором именем аллаха буду призывать к дружбе с русским народом.
Карета подъехала к Зимнему дворцу. Ливрейные лакеи распахнули двери парадного подъезда. Царские сановники и генералы вышли встречать имама. По мраморной лестнице, устланной дорогими коврами, Шамиль поднялся наверх. Его ввели в покои матушки-царицы. Императрица Мария Федоровна встала с софы, когда вошел Шамиль. Она была в черном длинном бархатном платье с длинными рукавами и глухим воротом. Строго зачесанные седые волосы, величавая осанка и доброе выражение лица сразу расположили к ней Шамиля. Он склонил перед старой царицей голову. Она протянула руку. Он впервые за всю жизнь поцеловал руку женщины.