— Скажите, господин полковник, пленнику известно о том, что он удостоен чести видеться с фельдмаршалом? — спросил обескураженный Ермолов.
Богуславский, который стоял вытянувшись посреди комнаты, ответил:
— Да, ваша светлость. Надеюсь, вы простите невежество туземному вождю, которому чужды этика и светские манеры. Если я не ошибаюсь, по обычаю горцев, хозяин дома должен подняться навстречу не только мирному гостю, но даже если в дом входит враг…
— Знаю, знаю я их нравы и обычаи! — махнул рукой старый фельдмаршал.
Шамиль тем временем внимательно разглядывал крупное лицо, нависшие широкие брови и глубоко сидящие холодные глаза, придававшие суровый вид и без того грозному генералу.
— Спросите у него, слышал ли он обо мне? — сказал Ермолов, не глядя на Шамиля.
— Много нехорошего слышал, — ответил Шамиль, когда Богуславский перевел вопрос фельдмаршала.
Переводя, Богуславский пропустил слово «нехорошего».
— Я не только слышал, но читал его низамы — приказы, касающиеся моих соплеменников, — добавил Шамиль.
— Какие именно и каково его мнение о моей деятельности на Кавказе? — поинтересовался Ермолов.
Шамиль, подумав немного, стал говорить:
— Этот человек, будучи правителем нашего края, поставленным царем, причинил много вреда не только горцам, но и собственному правительству. Он слишком легко касался того, чего следует касаться с чрезвычайной осторожностью.
— А именно? — спросил Богуславский.
— Он попирал древние установления, сроднившиеся с верой и чувством народа, заменяя их поверхностными необдуманными уложениями. Например, «Положение об агаларах». Этим он возбудил непримиримую вражду и недоверие к русскому правительству даже влиятельных людей — ханов, беков, и не зря, ведь они вначале восставали и шли вместе с народом против царского правительства. Этим положением он лишал наших богачей имущественных и прочих прав. Мало того, в обращениях с потомственной знатью нашего вилаета он допускал грубую брань. И это после того, как наши ханы, шамхалы и беки в трудные для Арасея времена войны с французами, когда к Грузии двинул свои пораженные полчища иранский шах, — они, эти дагестанские владетели, стали на сторону русских со своим ополчением против Персии, именно тогда, когда у царя не было там сил, чтобы противостоять Ирану. Эта неблагодарность заставила тех же ханов позже искать защиты у Персии и Турции.
Растерянный Богуславский не знал, что ответить Ермолову, а Шамиль продолжал:
— Он издал приказ, запрещающий нашим соседям — мусульманам, селящимся за южными горами, совершать паломничество к святыням ислама в Мекку и Медину. Народы, пораженные в гражданских правах, усмотрели в том посягательство на один из коренных догматов своей религии. Разве не это привело к волнению на юге, когда курдамирский шейх Исмаил стал выступать с проповедями не только среди людей своего вилайета, но через таких, как шейх ярагский, стал поднимать и единоверцев Дагестана? Все это, основанное на насилии и жестоких расправах за малейшее сопротивление, привело к тому, к чему шли мои предшественники и я вместе с нашим народом.