— Ханша Паху-бике, — шепотом произносили люди, словно боялись нарушить тишину, воцарившуюся в тысячной толпе.
Нарушила тишину сама ханша. Черные глаза ее сверкнули гневом. Бледные губы искривились в злобной усмешке. Подняв руки со сжатыми кулаками, она, словно тигрица, приготовившаяся к последней схватке, глухо закричала:
— О вшивый чанка! Да будет трижды проклята волчица, вскормившая тебя! Да захлебнешься ты кровью моих сыновей! Да подавишься ты куском, съеденным в этом доме! Пусть подушки наши превратятся в пламя под головой твоей! Пусть постель острием кинжала пронзает твои бока! Пусть одеяла могильной насыпью сдавливают твою душу!
Несколько нукеров, подбежав, схватили ее. Стоящий рядом человек в черкеске с белыми погонами выхватил шашку, но на него накинулись сзади двое и, скрутив руки, увели. Потащили и сопротивляющуюся ханшу.
— О великий аллах! Внемли моим проклятиям! Ниспошли жестокую кару! — кричала она, тщетно пытаясь вырваться из рук воинов Гамзата.
В ту же ночь, когда жители Хунзаха погрузились в беспокойный сон, люди Гамзата подкрались к арестованным — ханше Паху-бике и ее родственнику по мужу, полковнику царской службы Сурхай-беку. Зажав им рты, там же, в конюшне, отсекли головы этим двум жертвам шариата.
Только темная ночь, умеющая хранить тайны, была немой свидетельницей их похорон в безвестных могилах.
Слух о кровавой расправе Гамзата с ханским семейством быстро разнесся по всему Дагестану. Злоба и возмущение охватили сердца потомственных владетелей страны гор. Зароптали и те общества, которые придерживались политики невмешательства.
Полетели депеши с изложением факта от наместника к его императорскому величеству в Петербург.
Но пока командование Кавказской армии ждало указаний и приказов свыше, акушинцы под предводительством кадия выступили против Гамзата. Земли Даргинского общества не пошли за ними, но не поддержали и имама.
Гамзат знал о том, что рано или поздно против него двинутся регулярные части наместника, разумеется, совместно с ополчением местных владык. Поэтому он стал рассылать приказы во все аварские округа, требуя людей. В то же время около Хунзаха продолжало топтаться в бездействии тысячное войско полуголодных мюридов. Хунзахцы отказывались снабжать их продовольствием и фуражом, ссылаясь на то, что они-де уничтожили хлеба и сено. Непримиримость хунзахцев чувствовалась на каждом шагу.
Наступили осенние холода. Тогда Шамиль явился к Гамзат-беку и сказал:
— Поистине тебе лучше удалиться из этого осиного гнезда в Гоцатль. Хунзахцы коварны и мстительны. Побудь дома, пока уляжется зло в сердцах людей, и воздержись от посещений людных мест.