Хоть гневен был государь на молодого великого князя за самоуправство, однако решил во всем положиться на волю Думы: он ее на утро созвал…
На Думе Иван Третий нервничал, срывался на окрики. Особенно когда архиепископ Вассиан попрекнул его:
- Ты, великий князь, за веру русскую, православную в ответе, за Русь. И как мог ты воинство покинуть, дорогу неверным открыть?
Вскипел государь, брови насупил:
- Облыжник ты, Вассиан, не мира я искал с татарами, а полюбовного уговора. Сегодня казной нашей не поступимся, ордынцы землю нашу разорят, города наши!
Бояре вразнобой загорланили, принялись винить Ивана Третьего, что в Москве убежище ищет. А когда выкричались, сидели нахохлившись. Иван Третий заговорил сурово:
- Я вам, бояре, и тебе, владыка, не токмо великий князь, но и государь Московской Руси, хозяин ее и за нее в ответе! А коли кто того не уразумеет, не миловать буду, а карать. Слышите, вы?
Замерла Дума. И никто не возроптал. А великий князь Иван Васильевич будто очнулся, спокойным голосом сказал:
- Одно знаю, бояре: я земле моей не враг. Второго Батыева вторжения страшусь. Воочию видел я, какую силу привел Ахмат. Потому и дрогнул я. Поди, запамятовали, как три десятка лет назад татары Мазовши под стенами Москвы появились. Конница их до самого Кремля дошла. А как Алексин погубили? Кого тогда татары помиловали? Ноне мы Ахмата встретить готовы, правобережную Каширу выжгли, а люд переселили. И с иными городками, над какими опасность нависла, так же поступили. А конные татары в три перехода Москвы смогут достичь. Что тогда будет? Они все мечу и пламени предадут… Оттого я с вами здесь и совет держу.
Поднялся и покинул Думу.
Мирон в дозоре стоял. Увидел, на татарском берегу от тумена отделилась тысяча, поскакала вдоль Угры. Подумал, не иначе татары, броды искать поехали.
Поднял тревогу.
Великий князь Иван Молодой велел разбудить дворянский полк. На бегу крикнул Саньке: - Поспешать надобно!
Взлетел в седло, повел полк.
Татар застали на переправе. Издалека услышали шум, говор. А вскоре увидели ордынцев. Они уже садились на лошадей.
Князь голову повернул, Саньку увидел. Ничего ему не сказал. Приподнялся в седле, руку поднял. Развернулись дворяне, коннице вольготно: берег широкий, до леса далеко.
С шорохом обнажили сабли, а татары уже заметили их, завизжали, загалдели.
Лавой понеслись дворяне на ордынцев. Гикая, вращая над головами кривые сабли, поскакали татары навстречу русским.
Ордынцы сразу заприметили молодого князя. Рванулись к нему. Лихо бьются татарские воины. Особенно один из них. Князь Иван хорошо разглядел его. Широкоскулый, безбородый, рот в оскале, а глаза с прищуром.