Крестится молодой князь Иван, отбивает поклоны. Грехи замаливает. А в чем они, ему ли знать? Убивал? Нет! Прелюбодействовал? Да! Но то естество человека, его влечение, его грех извечный. И так ли уж велик он, коли от него удовольствие обоюдное…
Нет, не чувствует он, князь Иван Молодой, вины своей. Молится и благодарит Всевышнего, что послал ему Олесю, что есть такая Глаша, какая сулит явиться. Благодарит, что кровь горячит его и как он ждет их, этих посланниц Всевышнего. Прости их, Господи, и его, князя, прости…
Отслужив службу, митрополит Филипп неслышно подошел к князю Ивану, прервав его молитву:
- Сын мой, зрю я старания твои. В молитве грех земной отмаливаешь… Проводи меня, сыне…
Когда они вышли из собора, ненастье унялось и снег прекратился.
Они шли до митрополичьих палат, и говорил только владыка, молодой князь слушал внимательно. О жизни мирской вел речь Филипп, о суете сует, какая нередко губит человека. Но вот владыка о главном речь повел:
- Сын мой, гоже ли великому князю, государю в одиночестве пребывать? В его ли годах? Поразмысли, сыне. Не доведи Бог до поступков греховных. О том я государя просил, пора в палаты дворцовые великую княгиню ввести…
В тот вечер был меж ними разговор серьезный, хоть и короткий. Случился он после трапезы. Едва слуги убрали со стола и вытерли столешницу, как Иван Третий остановил намерившегося уйти сына:
- Погоди.
Помолчал, потом сказал, словно спрашивая:
- Небось митрополит Филипп о моей вдовствующей жизни заботился? Видел, как от собора вы вместе уходили.
- Почти так, отец.
- Вот и я думаю. Без жены, великой княгини Марьи, я уже три года. А любил я ее, один Бог ведает как. Да и поныне забыть не могу… Но прав владыка: живой о живом думает…
- Тебе, государь, решать. А я, как ты скажешь.
- Вот и ладно, сын. А выбор свой я сделаю. Не по любви и зову сердца, по велению государственному… Слыхал, зарится на нас папа римский. На меня, сказывают, глаз положил. Он царевну царьградскую у себя держит и мнит через нее веру нашу с католической повенчать. Тем унию у нас насадить.
И государь усмехнулся. Долго глядел куда-то вдаль прищурившись. Иван Молодой внимательно смотрел на отца. Ждал, что он дальше скажет.
- Ан нет, хитрость латинян нам ведома. Они эту унию нам еще на Флорентийском соборе навязывали. Но отец мой, великий князь Василий Темный, завещал, чтобы мы вере нашей верны были, коварство латинян упреждали.
Загорелось ночью в Белом городе. Ветер мгновенно разнес пожар. Ударили, зазвонили тревожно по всей Москве. Иван Молодой вскочил, на босу ногу обул валенки и, накинув полушубок, выскочил на крыльцо. Из Кремля к воротам бежал люд, кричал: