Я останавливаюсь лишь когда мой видоискатель нос к носу сталкивается с другой камерой, в руках парня с темно-русыми, чуть волнистыми волосами. Он первый опускает свою камеру и робко мне улыбается. Конечно же, фотограф, о котором говорила мадам Лаплаж, это Каллум!
– Привет, подруга, – говорит он.
– Привет, – отвечаю я, внезапно робея.
– Можешь меня выручить? Никак не получается выставить правильные настройки для слабого освещения за кулисами.
И вот так просто мы снова начинаем болтать о фотографии, и я понимаю, как хорошо иметь поблизости кого-то, кто одержим тем же, что и я… даже если это всего лишь дружба, основанная на общих интересах, а не отношения.
– Пять минут до подъема занавеса!
– Мне лучше занять свое место, – говорит Каллум. – Еще увидимся?
– Увидимся. Не забудь про выдержку!
– Не забуду, – говорит он и спускается со сцены, чтобы фотографировать из оркестровой ямы. Я уже слышу, как разогреваются музыканты, готовые играть первые ноты вступления. Все вокруг настраивают себя на работу, и я фотографирую людей, находящихся в состоянии волнения. Из зала раздается шум, это зрители входят, рассаживаясь по местам, и там тоже чувствуется странное напряжение… Зрительские ожидания перед спектаклем, их надежды на приятное зрелище.
– Пенни?
Я вижу, как Поузи выходит из своей гримерной, и выглядит она ослепительно. Ее блестящие темные волосы завиты в стиле пятидесятых, на лицо густо наложен грим, так, чтобы ее черты были легко различимы из зала. Вплетенный в прическу крошечный микрофон незаметно висит точно надо лбом. Она кажется абсолютной звездой.
– Поузи… или мне стоит назвать тебя Марией… Ты выглядишь потрясающе!
Она закусывает накрашенную ярко-красной помадой губу.
– Я не успела сказать своей маме, что я опять играю Марию.
– Может, оно и к лучшему, – говорю я мягко. – Ты готова?
– Насколько это возможно.
Поузи выходит на сцену не с самого начала, она должна ждать, пока отыграют первые несколько сцен. Я чувствую, как ее колотит рядом со мной, нервы у нее натянуты, словно струны рояля. Я беру ее за руку и шепчу:
– Помни о дереве.
– Поняла, – отвечает она.
Вскоре, быстрее, чем можно было представить, подходит ее очередь. Она выпускает мою руку, широко улыбается и выходит на сцену. Кажется, оркестр будет проигрывать вступление вечно, но когда Поузи, наконец, начинает петь, становится ясно – она рождена для этого.
Глаза мои наполняются слезами.
И аплодисменты, когда она завершает свою первую сольную партию, почти оглушают.
Я чувствую руку на своем плече, смотрю вверх и встречаюсь взглядом с мадам Лаплаж.