После комнаты леди Мидтаун Бесс ушла обедать. Меня обеда лишила миссис Ривз, поэтому я прошла в отведенную мне темную и тесную каморку. Две узкие койки с тонкими матрасами разделял деревянный табурет, на котором стоял медный таз и кувшин с водой. Пахло гнилой соломой, по ногам противно дул сквозняк. Я легла на кровать и постаралась не думать о еде. Хотелось плакать.
Перед поступлением в вуз я работала пару месяцев на конвейере. Упаковывала банки пива в картонные коробки. Работа нудная, несложная, требующая сноровки. В конце смен у меня гудела голова, а кожа на руках была содрана острыми краями металлических крышечек. Тогда я сказала себе, что выучусь во что бы ни стало. Мама всю жизнь горбатилась на заводе, чтобы у меня была лучшая жизнь, и я не могла ее разочаровать. Прошло пять лет, я выучилась на биолога, пошла в аспирантуру, выпила волшебной водички и попала в другой мир. Теперь я служанка, которая делает самую грязную работу. Только на сей раз шансов выбраться, кажется, нет.
Похоже, эмбия Уилкокс меня обманула. Я только не поняла зачем. Была ли это грубая шутка, или она вправду думала, что мне удастся стать эмбией.
Отворилась дверь, в каморку зашла худенькая фигурка с кучерявой копной медных волос. Мэй. Я подняла с подушки опухшее от слез лицо.
– Я слышала, ты осталась без обеда, – сказала девушка мелодичным голосом. – Я принесла ломоть хлеба с кухни.
– О, Мэй! Спасибо, я умираю от голода!
Она достала из кармана передника завернутый в белую салфетку сверток. Я протянула руку и тут в первый раз рассмотрела в сумраке лицо Мэй.
– О-ох! – я не смогла сдержать вздоха.
От линии волос через правую глазницу и до виска тянулся уродливый шрам, весь в узловатых шишечках. Глаза не было, вместо него перекошенное пустое веко с пучками ресниц.
Мэй непроизвольно подняла ладонь к шраму, не касаясь его.
– Я не могу носить повязку, – сказала она шепотом. – Не переношу прикосновение ткани к коже.
– Мэй, прости. Я не хотела тебя обидеть.
– Я пойму, если ты попросишь перевестись.
Она отвернулась так, чтобы не был виден шрам. Тонкая фигурка выражала покорность судьбе. Мне стало ее ужасно жаль.
– Нет-нет, ты что? Наоборот, я не хотела тебя задеть.
Я раскрыла салфетку и с наслаждением вгрызлась в чудесный толстый ломоть хлеба с маслом. Божественно!
– Тебя не отталкивает мое уродство? – продолжила допытываться Мэй.
– Мэй, ты же не виновата. Несчастья происходят, никто от них не застрахован.
Она присела на своей лежанке напротив меня. Я не отвела взгляда, положила ладонь на ее тонкое плечо и вдруг заметила, что девушка дрожит.