— Господин Онгельт, — медленно произнесла Паула, — вы несправедливы. Или вы считаете, что я не уважаю вас и не отношусь к вам серьезно?
— Да, тут вы правы. Я верю вам, что вы меня уважаете. Но дело не в этом.
— А в чем?
— О Боже! Я не должен об этом говорить! Но я становлюсь совершенно безумным, когда думаю, что любой другой лучше меня, но я ведь тоже человек, ведь так? Но за меня — за меня — не захочет выйти ни одна девушка!
Возникла долгая пауза. И Паула сказала:
— Да, но вы спросили хоть одну из них, хочет она этого или нет?
— Спросил? Нет, я этого не сделал. А зачем? Я и так знаю, что никто не хочет.
— Так вы что же, хотите, чтобы девушки сами пришли к вам и сказали: «Ах, господин Онгельт, простите, но я просто ужас как хотела бы полюбить вас и чтобы вы на мне женились!» Да, этого вам придется, пожалуй, ждать долго!
— Я понимаю, — вздохнул Андреас. — Вы же знаете, что я имею в виду, фрейлейн Паула. Если бы я был уверен, что кто-то хорошо относится ко мне и хоть немножко любит меня, тогда…
— Тогда вы будете настолько милостивы и подмигнете ей или поманите пальчиком! Боже праведный, да вы — вы…
С этими словами она бросилась бежать, но не со смехом, а со слезами на глазах. Онгельт не мог этого видеть, но почувствовал что-то странное в ее голосе и в том, что она убежала, поэтому он бросился за ней вслед, и, когда догнал ее, оба они не могли произнести ни слова, а вдруг обнялись и поцеловались. Так и случилась помолвка Онгельта.
Когда он смущенно и вместе с тем храбро возвратился с невестой, держа ее за руку, в сад харчевни, все уже собрались уходить и дожидались лишь их двоих. В общей суматохе, удивлении, покачиваниях головами и пожеланиях счастья прекрасная Маргрет подошла к Онгельту и спросила:
— Так, а где вы оставили мою сумочку?
Жених смутился и побежал в лес, а за ним Паула. На том месте, где он так долго сидел и плакал, в бурой листве, переливаясь блесками, лежала сумочка, и невеста сказала:
— Это хорошо, что мы еще раз пришли сюда. Тут лежит твой платок.