На следующий день опять стояла дивная погода. За своими тревогами и заботами я почти забыл про прекрасное время года и бегал, ничего не видя. Сегодня лес опять был полон дрожащего света, ручей казался то темным, то черным, а то серебряным, даль светлой и ласковой, на полевых дорожках смеялись красные и синие юбки крестьянских женщин. Я был благоговейно весел, не согнал ни одной бабочки. На краю верхнего леса, после быстрого подъема, от которого мне стало жарко, я лег, окинул взором плодоносные дали до самой запруды, подставил лицо солнцу и был необычайно доволен прекрасным миром и самим собой.
Было очень кстати, что я в полную силу насладился этим днем, размечтался и даже запел. Вечером я выпил в саду кабачка «У Адлера» полуштоф лучшего красного вина.
Когда я через день появился у мраморщиков, там все было без изменений — в старом сдержанном стиле. При виде гостиной залы, мебели и спокойно-серьезной Елены моя уверенность победителя улетучилась. Я сидел, как бедный путник на крыльце, и ушел потом ни с чем, повизгивая как побитый пес. Ничего не произошло. Елена, правда, вела себя очень приветливо. Но от вчерашнего чувства не было и следа.
С этого дня дело начало принимать для меня серьезный оборот. Я понял, что раньше времени предвидел и смаковал свое счастье.
Любовная тоска разъедала мне душу словно ненасытный голод, я лишился сна и душевного равновесия. Мир вокруг меня рухнул, и я остался один в своем одиночестве и мертвой тишине, в которой я ничего не слышал, кроме тихого писка и громких воплей моей любви. Я видел в своих мечтах, как высокая красивая серьезная девушка приходит и кладет мне на грудь голову; теперь я протягивал в пустоту, плача и проклиная все вокруг, руки и бродил днем и ночью вокруг мраморной мастерской, не решаясь больше приблизиться к ней.
Не помогало даже, что я без возражений выслушивал от управляющего Беккера насмешливые проповеди — лишенные надежды и эмоций. Не помогало и то, что я часами бегал под палящим солнцем по полям и ложился в холодный горный ручей, оставаясь там, пока не начинали стучать зубы. Не помогло и то, что я в субботу вечером принял участие в деревенской потасовке и заработал в изобилии синяки и шишки.
А время неудержимо утекало, как вода. Оставалось две недели — и конец каникулам. Еще двенадцать дней! Десять! Два раза ходил я за это время к мраморщикам. В первый раз повидал только отца, прошел с ним к резчикам и тупо смотрел, как крепили новый блок перед распилкой. Господин Лампарт отправился на склад за недостающим инструментом и долго не возвращался, и я поспешно ушел, дав себе слово больше сюда не приходить.