— Значит, у тебя получается, как в задачке по арифметике с бассейном: в одну трубу вливается, в другую — выливается.
— Замечательно! — воскликнул Митя. — Как это мне в голову не пришло?
— Зато пришло в мою голову, — улыбнулся Генрих, явно довольный собой.
Митя выбрал из батареи бутылок ту, где стояла надпись «Арарат», откупорил, поставил на стол бокалы, разлил коньяк.
Они выпили.
Митя посмотрел Генриху в глаза и неожиданно спросил:
— Скажи честно, ты не путаешь Таньку с Сашенькой? И не сердись на меня за этот вопрос.
— Я их не путал никогда. Только посторонний может обмануться их внешним сходством, но не я.
— Я когда-то дал тебе томик Блока, а ты признался, что это — открытие для тебя. Если помнишь, там было одно из ранних стихотворений:
То отголосок юных дней
В душе проснулся, замирая,
И в блеске утренних лучей,
Казалось, ночь была немая.
То сон предутренний сошел,
И дух на грани пробужденья
Воспрянул, вскрикнул и обрел
Давно мелькнувшее виденье.
— Никогда не перестану удивляться твоей фантастической памяти!
— Увы, только на стихи, — вздохнул Митя.
— Признайся, зачем ты прочитал именно эти стихи? Ты не поверил моим словам?
— Я всегда верил тебе и ни разу не ошибся. Надеюсь, и на этот раз. Просто у Блока мое предположение выражено в поэтической форме, что всегда звучит и мягче, и убедительнее: «То отголосок юных дней…»
— Ты знаешь, я прагматик, и никакие отголоски меня не одолевают. Мы поговорим об этом, если возникнет необходимость.
— Согласен.
Они вышли в гостиную, где Сашенька и Танька разложили по всему столу подарки, охали, ахали, с восторгом рассматривая их.
— Спасибо, Генрих, огромное! Это такая роскошь, что даже боязно к ним прикасаться, — поблагодарила Сашенька.
— А тебе, Татоша, понравилось? — спросил Генрих.
Она потянулась было поцеловать его, но смутилась, сделала шутливо книксен и проговорила:
— Данке шён, Гених.
— На здоровье, — отшутился он. — Так мы идем?
— Идем. Я давно собралась. Это вы там коньяки с утра распиваете.
Генрих и Танька ушли в прихожую одеваться.
— Сашенька, — обернулся Генрих, — я заеду за тобой в половине четвертого. Устраивает?
— Да, я буду готова.
На улице долго не удавалось поймать машину — в субботу почти не ездят служебные, а частники проносились на бешенной скорости, не обращая внимания на голосующих. Наконец старая, но ухоженная «Волга» снизошла и притормозила возле них. Они сели и поехали…
Еще дома Генрих заметил перемену в Тане. Спрашивать о причине не стал. А сейчас, в машине, она сидела молча, скованная, глядя вперед, на дорогу. Он не знал, что с ней, как подступиться, о чем говорить. Единственное, чего бы ему хотелось, — это сказать ей о своей любви. Нежные слова так и просились на язык. Но Танька сидела как сфинкс, забившись в угол машины, не глядя на него. «Время ли сейчас?.. В любом случае надо о чем-то говорить, нельзя же молчать всю дорогу», — думал Генрих, чувствуя себя крайне неловко.