Несмотря на внешнюю скованность, внутри у Тяни все топорщилось, она понимала, что ведет себя неприлично, что Генрих не заслужил пытки ее отчуждением, и в то же время чувствовала: о чем бы она ни заговорила сейчас — все будет неправдой, фальшью.
— Татоша, — неожиданно обратился к ней Генрих, — я хочу попросить тебя пока ничего не говорить Петру Александровичу о моем намерении купить ему квартиру. Боюсь, он разволнуется, будет бесконечно думать об этом, ждать.
Танька слегка оживилась, словно ей протянули руку помощи:
— А если ты сразу брякнешь, когда уже покупка совершится: «Я купил вам квартиру», — это не худший вариант, как ты думаешь?
— М-да… — задумался Генрих. — И так плохо, и эдак… Что же делать?
— Давай ничего заранее не планировать. Вот приедем, посидим, поговорим, посетуем, что нельзя вместе выйти, погулять… Там видно будет.
— Великолепное решение — ничего не решать, пусть все идет, как идет, — задумчиво произнес Генрих, думая в эту минуту больше о себе, нежели о старике.
— Какой ты умный, Гених, как ты здорово сформулировал! — внезапно весело воскликнула Таня.
— Подтруниваешь, вроде своего папика?
— Что ты, куда мне до него! Я восхищаюсь тобой, это правда.
Водитель остановился у дома, который ему указала Танька. Они вышли из машины.
Генрих спросил:
— Неужели ты помнишь его дом? Ведь ты здесь бывала еще совсем маленькой.
— Я сюда и позже приходила, когда ты уехал. Иногда с папой, иногда, если он не мог выбраться, одна, по его поручению. Мне с ним всегда интересно, он столько знает, столько помнит. Знаешь, как он готовился к твоему приезду?
— Он мне не рассказывал, — признался Генрих.
— Стал восстанавливать, как он выразился, свой немецкий, даже предложил мне составить ему компанию. А когда я сказала, что вполне прилично владею английским, усмехнулся и заявил, что врачу в любом случае следует знать немецкий язык.
Таня разговорилась и слегка запыхалась, потому что беседа шла одновременно с подъемом на четвертый этаж.
Генрих сразу обратил на это внимание:
— Давай пару минут передохнем.
— Пожалуй, — охотно согласилась Танька.
— Так ты присоединилась к новоявленному ученику?
— Нет, что ты, у меня и так всегда времени в обрез. Но знаешь, что самое главное в нем? Он умеет слушать. Слушать и понимать тебя, как будто говоришь с ровесником. Сейчас ведь такая мода пошла — все хотят высказаться и никто не хочет слушать. А он слушает, не просто молчит и пережидает, пока ты говоришь, а слушает, вникает, чувствует твой настрой, твою проблему. Потрясающий старик!
— Он всегда был таким, — заметил Генрих, — и в этом очень похож на моего покойного деда Отто. Может, еще и потому я так сроднился с ним и искренне люблю.