— Радио слушали?
— Оно всегда включено, но тихо. Думаю, Хьюго спал… — Лейси застонала и расплакалась, кривя распухшие губы. По ее щекам покатились слезы, и Гюнтер молча вытер их платком. — Похороны были сегодня? — спросила она.
— Да.
— Я бы хотела там быть…
— Зачем? Хьюго все равно об этом не узнал бы. Похороны — напрасная трата времени, шоу для живых, только и всего. Мертвым все равно. Сейчас норовят устраивать не похороны, а прямо какой-то праздник. Что праздновать-то? Сам мертвец в празднике точно не участвует.
— Не надо было мне об этом вспоминать.
— Да, лучше вернемся к вечеру понедельника.
Разнеся слух, что Лейси привезли обратно, и к вечеру у двери ее палаты началась толчея. Большинство посетителей были просто знакомыми, все радовались, что она идет на поправку, но медсестры казались недовольны. Гюнтер был рад пококетничать, он притягивал к себе все взгляды, болтал, как заведенный, и воевал с медсестрами. Лейси быстро утомлялась и позволяла ему делать все, что вздумается.
Сначала она была в ужасе от одной мысли о посетителях; ей не хотелось, чтобы ее видели изуродованной. С обритой головой, со швами, кровоподтеками, заплывшими глазами и распухшими щеками она чувствовала себя экспонатом дешевого шоу уродцев. Но Гюнтер привел ее в чувство.
— Прекрати! — скомандовал он. — Все эти люди тебя любят. Они знают, что ты выжила в лобовом столкновении. Через месяц ты снова станешь красоткой, а на большинство этих бедняг никто не обернется. Будем благодарны нашим генам, детка.
К девяти часам вечера посетители разошлись, медсестры стали с облегчением наводить в палате порядок. Лейси совершенно обессилела. Пытка, которой подверг ее днем Гюнтер, затянулась на четыре часа и закончилась только с приходом друзей. Четыре часа на медленном огне с перерывами на ковыляние по коридору! На следующий день брат намечал продолжение. Сейчас он закрыл дверь, выразив сожаление, что ее нельзя запереть, чтобы никто не совал в палату нос, погасил свет и постелил себе на диване. Легкое снотворное погрузило Лейси в глубокое забытье.
Крик. Ужас в голосе, не привыкшем кричать, выражать сильные чувства. Проблема с ремнем безопасности. Хьюго жаловался на ремень. Она повернула голову, потом — крик, инстинктивно вжавшиеся в кресло широкие плечи. Фары — слепящие, прямо перед носом, никуда от них не деться… Удар, тело на долю мгновения швыряет вперед, потом отбрасывает назад. Грохот, страшный взрыв у нее на коленях, столкновение и переплетение пяти тонн стали, стекла, алюминия, резины. Сокрушительный удар в лицо — это взорвалась в футе от нее и вылетела со скоростью двухсот миль в час подушка безопасности, спасая ей жизнь, но добавляя травм. Машина вращается, на секунду подлетает в воздух, разваливаясь, разворачивается на 180 градусов. Дальше — пустота. Сколько раз она слышала от пострадавших слова: «Я ненадолго потерял сознание». Никто не знает, сколько времени длится это забытье. Но она то ли видела, то ли чувствовала шевеление. Хьюго застрял в ветровом стекле и дергал ногами — хотел то ли влезть внутрь, то ли вылезти наружу. Стоны Хьюго. И тень слева, мужская фигура, человек с фонарем нагибается и смотрит на нее. Видела ли она его лицо? Нет. Даже если бы видела, не смогла бы вспомнить. Кого она видела на пассажирском сиденье, рядом с Хьюго — его или кого-то еще? Вокруг ее машины скользила тень — или теней было две? Стоны Хьюго. Стук у нее в голове, глаза заливает кровь. Хруст стекла под чьими-то шагами. Вспыхнувший и пропавший свет фар. Пустота. Чернота.