Анне Мстиславне по нраву пришелся новый владыка: мудрый, степенный, незаносчивый, не жадный до богатых приношений и денег, великий богомолец. Владыку возлюбили все ростовцы, особенно сирые и убогие, коим Пахомий неустанно помогал. Княгиня часто приглашала епископа в свои покои и вела с ним душеспасительные беседы. Уходя, тихо вздыхала: всем люб владыка, да вот только часто недужит. Исхудал, поблек, все точит и точит его какая-то неведомая болезнь…
При выходе из храма Анна Мстиславна увидела диковинного, страшного на вид мужика. Все лицо его заросло дремучей, косматой бородой, и она была настолько длинна, что спускалась ниже колен; вместо рубахи и портов — рваные лохмотья, едва прикрывавшие немощное худосочное тело; грязные босые ноги покрылись кровоточащими струпьями; из-под лохматых, нависших бровей сверкали запавшие, жгучие глаза.
— Леший, — испуганно спрятался за спину старшего брата Всеволод.
Васильку тоже стало не по себе: и впрямь, уж не леший ли прибежал из темных, неприютных лесов? Правда почему-то не зеленый, а седой.
— Кто такой? — миролюбиво спросила Анна Мстиславна.
— Раб божий, — глухим, простуженным голосом отозвался мужик.
Один из нищебродов, кои всегда толпились на паперти, толкнул костылем «раба божия» в бок.
— Кланяйся, то великая княгиня Анна Мстиславна.
Мужик слегка поклонился, но глаза его оставались злыми.
— Ты уж ответь мне, мил человек, — настояла княгиня.
Но мужик словно в рот воды набрал.
— Спесив, — протянул ростовский купец Глеб Якурин. — Чванится, как холоп на воеводском стуле. Отвечай княгине!
Рослый детина, стоявший подле «лешего», глянул в его глаза и почувствовал, что еще миг, другой — и мужик взорвется. Поспешил молвить:
— То ямщик Егорша Скитник, мой отец, коего великий князь Константин Всеволодович повелел выпустить из поруба.
Тихая, благочестивая Анна Мстиславна замешкалась. Князь Константин приказал выпустить из темниц всех татей и бунтовщиков по случаю победы на Липице. Слишком кроткая и мягкая, она всегда жалела людей, томящихся в узилищах.
— И долго сидел? — спросила княгиня и тотчас спохватилась: не надо было говорить этих слов.
— Да, почитай, семь лет, матушка княгиня.
— Семь?! — невольно ахнула Анна Мстиславна. Какие же мучения выпали на долю этого человека! Помоги ему, пресвятая Богородица.
— За оные годы, — продолжал Скитник, — в порубе пять человек побывало. В добрые хоромы поселил нас князь Константин Всеволодович. Все пятеро Богу душу отдали. Один я выжил. Спасибо великому князю. Земно кланяюсь за его праведный суд. Живехонек, радость — то какая.