Да, да. Совершенно точно! Страх распространения тифа.
Он говорит, что немцы считали евреев разносчиками тифа.
Да, может, и так. Не знаю, насколько это было обоснованно… Однако представьте себе всю эту людскую массу, сосредоточенную в гетто. Ведь только сначала там жили одни варшавские евреи, потом привезли и других. Опасность становилась все серьезней.
Рауль Хильберг
Одна женщина из гетто влюбилась в мужчину. И вот его ранили, тяжело ранили: из живота выпали внутренности. Она своими руками вставила их на место, отнесла возлюбленного в больницу. Он умер. Тело бросили в общую могилу; она его выкопала и похоронила отдельно. Чернякову подобный эпизод казался высшим проявлением добродетели.
Он никогда не бунтовал?
Он выше этого. Никем не возмущается. Ни к кому не питает отвращения, разве что к некоторым евреям: к тем, кто бросил общину, при первой возможности сбежав за границу, или к тем, кто сотрудничал с немцами, как Гайнцвах. Ни одного неприязненного слова о немцах. Он выше этого… Он не критикует самих немцев. И, судя по его записям, он очень редко оспаривал какие-либо их постановления. Он не спорит с ними. Он защищает, ходатайствует. Он не спорит. Он решает возразить лишь тогда, когда ему приказывают не только окружить гетто стеной, но еще и оплатить строительство.
«Если стена, – говорит он, – это санитарный заслон, защищающий немцев и поляков от еврейских эпидемий, почему же тогда за нее должны платить евреи?
За вакцину должны платить те, кому делают прививку. Пусть платят немцы!»
Ауэрсвальд говорит на это: «Прекрасный аргумент, у вас будет возможность развить его… на одной из международных конференций. А пока – платите!»
Черняков фиксирует весь эпизод, включая ответ Ауэрсвальда. Его критика немцев никогда не идет дальше подобных возражений. Что бы они ни делали, его ничего не удивляло. Он предчувствовал все, что случится с евреями, предвидел самое худшее.
Доктор Франц Грасслер
Проводили ли немцы особую политику по отношению к Варшавскому гетто? В чем она состояла?
Ну, вы слишком многого от меня хотите. О политике, которая привела к массовому уничтожению, к «окончательному решению еврейского вопроса», мы, конечно, ничего не знали. Наша задача состояла в том, чтобы приглядывать за гетто, по возможности беречь жизни еврейского населения, необходимого в качестве рабочей силы. У комиссариата были совсем не такие планы, как у тех, кто позднее начал массовое уничтожение.
Но разве вы не знаете, сколько народу умирало в гетто каждый месяц в 1941 году?
Нет. Если и знал, то забыл.