— До свидания, Бертран. Прости меня.
— Что уж там, — сказал он мягко.
Я вышла совершенно разбитая. Замечательно начинался год.
В моей комнате меня ждала Катрин, с трагическим лицом сидя на кровати. Она поднялась, когда я вошла, и протянула мне руку. Я без энтузиазма пожала ее и села.
— Доминика, я хочу попросить прощения. Я, наверно, не должна была ничего говорить Бертрану. Как ты считаешь?
Вопрос привел меня в восхищение.
— Это не важно. Может быть, было бы лучше, если бы я сама ему сказала, но это не важно.
— Ну и хорошо, — сказала она, успокоившись. Она снова уселась на кровать — теперь вид у нее был возбужденный и довольный.
— Ну — рассказывай.
Я потеряла дар речи, потом засмеялась.
— Ну нет! Ты просто великолепна, Катрин! Провентилировала вопрос с Бертраном — раз, два и готово! — и, покончив с этим неприятным делом, валяй рассказывай дальше, что-нибудь этакое, позаманчивей.
— Не издевайся надо мной, — сказала она тоном маленькой девочки. — Рассказывай мне все.
— Нечего рассказывать, — ответила я сухо. — Провела две недели на побережье с человеком, который мне нравится. По ряду соображений история на этом кончается.
— Он женат? — спросила она вкрадчиво.
— Нет. Глухонемой. А сейчас я должна разобрать чемодан.
— Ну что ж, я подожду. Все равно ты мне все расскажешь, — сказала она.
«Самое ужасное, что так оно, возможно, и будет, — подумала я, открывая шкаф. — Найдет черная меланхолия…»
— Ну ладно, а вот я, — продолжала она, как будто это было открытием, — я влюблена.
— В кого? — сказала я. — Ах да! В последнего, конечно.
— Если это тебе не интересно…
Но она продолжала. Я со злостью приводила в порядок вещи. «Почему у меня в подругах такие дуры? Люк бы ее не потерпел. А при чем тут Люк? Притом что это, в общем, моя жизнь».
— …Одним словом, я его люблю, — заключила она.
— А что ты называешь любить? — спросила я с любопытством.
— Ну, я не знаю. Любить — это думать о ком-нибудь, везде с ним бывать, предпочитать его другим. Разве не так?
— Не знаю. Может быть.
Вещи были в порядке. Я вяло уселась на постель. Катрин сделалась милой.
— Ты какая-то сумасшедшая, Доминика. Ты ни о чем не думаешь. Пойдем с нами сегодня вечером. Я буду, конечно, с Жаном-Луи и с его другом, он очень умный, занимается литературой. Это тебя развлечет.
В любом случае я не хотела звонить Люку до завтра. И потом, я устала; жизнь представлялась мне унылым круговоротом, а в центре порой — единственная точка опоры — Люк. Он один меня понимал, помогал мне. Он был мне необходим.
Да, он был мне необходим. Я ничего не могла требовать от него, но он все-таки за что-то был в ответе. Главное — не нужно, чтобы он это знал. Соглашения должны оставаться соглашениями, особенно когда они могут причинить неприятности другим.