— Мне очень жаль, — тихо вскрикиваю я, кладя руку на его. Моя душа плачет о нем, вина снова одолевает меня.
Он смотрит на меня твердым взглядом.
— Не извиняйся, Наташа. Они умерли. И это не зависело от тебя. Не зависело от нас. Я учусь понимать это и отделять чувства.
Он заставляет все казаться таким легким, но по его нахмуренному лбу я знаю, все совсем не так.
— Но, — продолжает он, — я не сразу смог вытащить себя из того состояния. Я потерял работу в университете. Потерял большинство друзей. Самоубийство не сработало, но в некотором смысле я все еще пытался сделать себя как можно более мертвым. Я почти не ел. Еле-еле спал. Я был едва жив. Ты бы меня не узнала. Я был просто... призраком.
Я смотрю на него с открытым ртом, страдая за него. Страдая за себя. Раны все еще слишком свежи и новы.
— И я.
— Так расскажи мне, — говорит он, передавая мне сигару. Он смотрит на меня, как на головоломку, которую пытается собрать. — Как ты справилась со всем?
Я верчу сигару в руках, делая глубокий вдох. Не уверена, что готова говорить об этом, но если я не буду готова к Бригсу теперь, не буду готова никогда.
— Я думаю... трудно говорить об этом. Не потому, что я боюсь, или мне слишком больно, хотя мне больно, и я боюсь. Просто у меня были две вещи, соревнующиеся за мое горе. Вина за их смерть...
— Хотел бы я никогда не говорить тебе те вещи, — задыхаясь, быстро говорит он. — Не было и дня, когда я бы не пожалел об этом, о том, что возложил вину на тебя. Я был…
— Ты был в шоке и тебе было больно.
— Что не извиняет меня.
— Не надо искать еще один повод для вины, — говорю ему. — Это не оправдание, это просто правда. Я не виню тебя. Я бы, вероятно, сказала то же самое, сошла бы с ума от горя. Набросилась бы на любого. Просто ты... ты, твою мать, Бригс, разбил мне сердце. Ты дал мне вину и разломал меня на две части. Я умирала от обоих.
Его адамово яблоко подпрыгивает в горле, когда он с трудом сглатывает.
— Мне очень жаль, — говорит он хрипло.
— Нам обоим жаль, Бригс, — говорю ему. — Вот почему я не хочу, чтобы мы говорили об этом больше, чем должны. Мы облажались. Полностью испоганили все.
Он вздыхает и смотрит на море.
— Да.
— Так или иначе, — говорю я, спустя несколько мгновений, быстро затягиваясь сигарой, чувствуя, как гудят губы. — Я бросила учебу и поехала во Францию. Мой отец оказался единственным человеком, к которому я могла поехать, понимаешь? Мама в Лос-Анджелесе не стала бы возиться со мной. Она все еще едва ли общается со мной, и я тоже перестала пытаться. Но мой отец, я знала, он поможет мне. И знаешь, что? Он так и сделал. Я поехала в Марсель и жила с ним и его девушкой, пыталась снова жить. Выучила французский. Получила работу по уборке лодок на лето. Я даже пошла к терапевту, французу, и все. Были лекарства и много неудач. Время от времени у меня случаются панические атаки. Но пусть медленно, но я вытащила себя из ямы. И... я сделала все, чтобы не думать о тебе.