Думаю, в глубине души я надеялась, что он появится. Разве не поэтому я написала письмо? Жест отчаяния? Последняя попытка?
Он выглядит огорчённым, брови нахмурены.
— Могу я войти? — спрашивает он грубовато и низко. — Извини, что так поздно. Я пытался дозвониться до тебя, но попадал сразу же на голосовую почту.
— Ты же знаешь, я никогда не проверяю голосовую почту, — говорю ему, шире открывая дверь.
Теперь он кажется нереальным, прислоняясь к дверному косяку.
— Знаю, — говорит он. — Но я никогда до этого не получал от тебя пьяных писем.
Он входит, и я знаю, что должна отшутиться.
— Ну, считай, что ты избранный, — говорю я, осторожно закрывая дверь. — Пьяные письма - фишка Наташи Трюдо.
Но когда он стоит в узком проходе и поворачивается ко мне лицом, наши тела слишком близко в темноте, он не улыбается. Вместо этого он смотрит на меня так, словно изучает карту сокровищ, которую, как он знает, позже потеряет, запоминая каждую деталь.
— Я хочу поговорить об этом, — говорит он, и его голос все еще находится на границе между тихим и решительным.
— О письме? — спрашиваю я, хотя сейчас бесполезно притворяться.
Все внутри меня танцует, ждёт и мечтает.
Он кивает и осторожно оглядывается.
— Твоя соседка спит? — мягко спрашивает он.
Я киваю.
— Да, и она в прямом смысле слова может спать как убитая, — я почти перехожу на тему о нашем соседе, играющем техно, и о том, как она говорит, что никогда даже не слышала, чтобы его музыка играла, но не делаю этого, потому что взгляд в глазах Бригса настолько захватывает меня, что мысли вылетают из головы.
И я полагаю из-за этого, мы никуда не двигаемся. Мы продолжаем стоять в затемненном фойе, расставив ноги, просто глядя друг на друга.
Несколько мгновений мы не разговариваем. Очень длинных мгновений.
Я пытаюсь стоять на месте и не качаться, пытаясь казаться трезвой насколько возможно, размышляя о том, все ли в порядке с моим дыханием, есть ли у меня тушь в уголках глаз. Думаю о всяких мелочах, которые не имеют ничего общего с главными вещами.
Тем временем Бригс все ещё изучает меня. Не могу сказать, разочарован он мной или нет.
— Итак, говори, — говорю ему, но вместо того, чтобы звучать спокойно и жестко, как я думала, будет, слова выходят кроткими и спокойными. Потому что я боюсь, так чертовски боюсь, услышать, что он собирается сказать.
Оставь меня в покое.
Или.
Я люблю тебя.
Первое опустошит меня. Второе сделает счастливой.
Но, в конце концов, оба меня погубят.
— Ты имела это в виду? — мягко спрашивает он, глаза ищут мои. Его впалые щеки особенно остры в тени.