В нем не было притворства. Диана устала от мужчин, которые, едва узнав о ее вдовстве, пытались с ней «закрутить». Этот человек казался другим, и возвращаясь с дочерью домой, она, сама тому удивившись, немного пожалела, что он не попросил о свидании. И поняла, что чувствовала себя с ним в безопасности.
Через два дня доставили письмо. Под рельефной шапкой «Европейская торговая компания Маккензи» с неожиданным волнением она прочитала три рукописных абзаца.
Уважаемая миссис Блэкуэлл!
Был очень рад встретить вас вчера в школе вашей дочери.
Я не решился просить об этом сразу после нашего знакомства, однако сегодня собрался с духом и вот пишу. Ваш адрес мне любезно предоставил директор. Не окажете ли вы честь отужинать со мной в один из ближайших вечеров?
Надеюсь, вы согласитесь.
Искренне ваш,
Дуглас Маккензи.
Так все и началось. Это было неутомимое ухаживание, по крайней мере со стороны Дугласа, неизменно вежливого, заботливого и внимательного.
– Знаешь, вовсе не обязательно обращаться ко мне так официально, – поддразнила его Диана на шестом или седьмом свидании, после того как он впервые – чуть ли не с поклоном – спросил разрешения поцеловать ее на прощание.
Они стояли у дверей ее дома в Хивере, деревушке в графстве Кент, затерявшейся в тени нормандского замка. Дом – скорее большой коттедж – был слишком просторным для Дианы со Стеллой, и со времени их переезда сюда тремя спальнями так никто и не воспользовался.
Отец Дианы приобрел этот дом во время войны, спустя примерно год после гибели мальчиков. «Дом должен был стать моим свадебным подарком вам двоим, – сказал он дочери. – А теперь, раз уж вас снова двое – ты и Стелла, – позволь мне сделать это».
…Тем вечером Диана разрешила себя поцеловать. И осталась довольна. Во всяком случае, Дуглас не набросился на нее с жадностью, как некоторые другие мужчины, которым она давала согласие на встречу с тех пор, как закончилась война.
Прошло целых пять лет, прежде чем она отважилась на это. Только уговоры матери: «Милая, тебе нет и тридцати, попытайся найти в себе силы, если не ради себя, то хотя бы ради Стеллы», – заставили ее в конце концов решиться.
Однако после каждого свидания она приезжала в Дауэр-Хаус за дочерью в одиночестве и в ответ на нетерпеливое материнское: «Ну, что?» – неизменно улыбалась и качала головой.
Дуглас был другим. Он никогда не смог бы сравниться с Джеймсом в обаянии и умении шутить, и остроумии, и страстности, не говоря уже о внешности, и все же… все же… он явно сходил с ума от любви к Диане. С добротой и вниманием относился и к Стелле, настаивал на том, чтобы время от времени брать девочку с собой в ресторан или кино.