Иногда ее мысли перекидывались на мирские дела, связанные с ее домашним побытом, теми или иными повелениями батюшки и матушки, свадебными приготовлениями…
Князь Василий Иванович Шуйский! Победитель сражения под Добрыничами. Батюшка и ему посулил отдать свою дочь в случае победы над Самозванцем. Пресвятая Богородица! За старика! Невзрачного, подслеповатого, с реденькой козлиной бородкой.
Ксения упала царице в ноги.
— Не хочу, государыня матушка, быть женой Шуйского. Умоли, батюшку, дабы не выдавал меня за сего старика!
Но Марья и слушать ничего не хотела. Распалилась от гнева:
— Так-то ты родителей своих почитаешь! Так-то о царстве Годуновых печешься! Да пойми, дура набитая, что, коль Василий Шуйский не одолеет Расстригу, нам всем смерть неминучая. Денно и нощно молись за воеводу Василия!
— За воеводу и воинство я молюсь, государыня матушка, но быть женой Шуйского — хуже смерти. Умоли батюшку!
— Я тебе умолю! А ну пойдем в баню!
В бане Марья «взяла плеть и больно выдрала. Ксения пыталась увернуться, но Дашка и Лизка держали за руки и за ноги».
Кода Марья удалилась в свои покои, Ксения, отчаявшись, нарушая все правила дворцового этикета, кинулась на мужскую половину отца, в надежде, что батюшка отменит свое решение.
Борис Федорович, удивленный неожиданным появлением дочери, повелел удалиться приглашенным в Кабинет боярам, а затем строго глянул на возбужденную дочь.
— Больше того никогда себе не позволяй, Ксения. Я вершу неотложные державные дела, а ты врываешься.
Охолонула Ксения. Она только сейчас поняла, что дерзко нарушала издревле заведенный порядок: никогда и ни в какие времена царевна не могла, без дозволения родителей, перейти на мужскую половину дворца, тем более, без материнского сопровождения. Сейчас батюшка вспылит и подвергнет ее суровому наказанию.
Ксения опустилась на колени.
— Прости, батюшка государь. Дозволь мне в свои покои вернуться.
Впервые увидел Борис Федорович свою дочь, стоящую перед ним на коленях, и это его озадачило.
— Встань, Ксения. Что привело тебя ко мне?
Замешкалась с ответом Ксения. Язык не поворачивался сказать о Василии Шуйском. Если уж батюшка принял решение, то он от него не отступится, лучше уж и не заикаться, дабы не вызвать у батюшки гнев. Но сердце кричало: не молчи, выскажи! В сей час решается твоя судьба. Надо осмелиться!
И, набравшись духу, Ксения вымолвила:
— Не люб сердцу моему князь Василий Шуйский… Не люб, государь батюшка.
Борис Иванович вышел из кресла и подошел к дочери. Все еще красивое лицо его, обрамленное черной курчавой бородой с седыми паутинками, выглядело изнеможенным и бледным, и уже никакой строгости в усталых, мученических глазах.