Самозванец, глядя на Кремль, обнажил голову и воскликнул:
— Господи Боже! Благодарю тебя, что ты сохранил мне жизнь и сподобил увидеть град отцов моих и мой народ возлюбленный!
По щекам Самозванца катились слезы, что растрогало москвитян, и, казалось, нельзя было усомниться, что перед ними настоящий царевич, сын Ивана Грозного.
Но, когда на Красной площади у Лобного места, где духовенство встречало его с иконами и хоругвями, он стал креститься и прикладываться к иконам не так, как полагалось по православному обычаю, то это было замечено, и вызвало у многих москвитян сомнение: в самом ли деле перед ними природный московский человек, истинный ли он русский царь?
С первых дней москвитяне были удивлены и обижены непочтительным отношением новоявленного царя к старинным русским обычаям и православной вере.
Во время церковного пения играли польские музыканты, заглушавшие пение, да и крестился царь не по-русски. Зато в Архангельском соборе царь искусно провел сцену плача у гроба «отца» — царя Ивана Васильевича.
Прибывшие вместе с Самозванцем в Москву многочисленные польские шляхтичи с их челядью стали держать себя в Москве, как в завоеванном городе, чем вызывали сильное раздражение москвитян.
Лжедмитрий пытался потеснее связаться с боярами. Князьям Федору Мстиславскому и Василию Шуйскому он разрешил жениться на родственницах своей «матери» Марии Нагой. Молодого князя Михаила Скопина-Шуйского назначил своим мечником.
Боярам казалось, что теперь уже можно приступить к устранению Самозванца, ибо озлобление москвитян нарастало.
В челе заговора встал Василий Шуйский, давно мечтавший овладеть царской властью. Признав Самозванца сыном Грозного, «принц крови», превосходивший знатностью даже Ивана Грозного, Василий Шуйский содействовал гибели династии Годуновых. Теперь же, когда Годуновых не стало, и не будь Лжедмитрия — путь к трону был бы открыт. Возможный соперник, князь Мстиславский, отрешался от всяких поползновений на царскую власть. Осталась единственная помеха — Дмитрий Самозванец.
Установив в своих хоромах (через купца Федора Конева) тайные сношения с преданными ему торговыми людьми, Василий Шуйский побуждал их разоблачать в народе Самозванца, напористо внушая:
— Новый царь не истинный сын царя Ивана, а Гришка Отрепьев, расстрига, подвергнутый всенародному проклятию русской церковью. Он достиг престола ложью, приблизил к себе иноземцев, изменил православию. Его царствие принесет неминучую беду Московскому государству.
Боязнь оказаться под властью человека, над которым тяготеет церковное проклятие, изрядно смущала православных москвитян. Но тайна заговора преждевременно разгласилась. Федор Конев и его единомышленники были схвачены и на дыбе показали на Шуйского с братьями. Шуйских предали особому чрезвычайному суду.