— Здесь вряд ли ждут какие-то сюрпризы, но все равно сидите тихо и держите ухо востро, — велела она. — Я скоро вернусь.
Фреде показалось, что последняя фраза была адресована в большей степени Эйвину.
Когда она ушла, Фреда тронула Эйвина за руку.
— Братец, а как получилось, что ты не почувствовал ее присутствия в доме? Как же твоя эмпатия?
— Видимо, это один из сюрпризов моей эмпатии. Она ведь наполовину волчица? Или как-то так. Наверное, я не могу читать эмоции других существ. Ведь не чувствовал же я вампиров.
— Примем, как версию, — кивнула Фреда.
* * *
… В Прагу они прибыли часа за три до рассвета. Добирались обычным ночным рейсом, вполне подходящим и для вампира. К счастью, салон самолета был полупустым, и почти все пассажиры тихо дремали до самого приземления. Исключая двух девиц, которые весь полет таращились на Лео и Эйвина и презрительно поджимали губы, когда встречались взглядами с Фредой и Метте. В аэропортах все прошло гладко, поддельный паспорт Фреды не вызвал и тени сомнения, также, как и сама личность девушки.
На многоярусной стоянке аэропорта Вацлава Гавела[16] их ждала машина. Все четверо проследовали за Метте, расселись по местам. Лео сразу занял место рядом с водительским.
Метте чуть ли не зарычала, глядя на него, но вампир и ухом не повел.
— Я поведу, — заявила Фреда, сдерживая невольную улыбку.
Метте колебалась пару секунд, потом запрыгнула на заднее сиденье и уселась рядом с Эйвином.
Они тронулись в путь. Дороги в этот ранний час были пустыми, и вскоре они уже ехали по Высочине, приближаясь к деревеньке Жит рыбник.
Фреда посмотрела в зеркальце над лобовым стеклом, бросила быстрый взгляд на сидящего рядом Лео. Стало немного легче, ведь она, и правда, была не одна.
* * *
…Они были вместе — здесь и сейчас.
Он держал ее в объятиях, мирно дышавшую, расслабленную.
Её глаза закрыты, губы чуть улыбались, пальцы нежно, медленно скользили по его плечу, шее, касались лица… Он поймал ее пальцы губами, поцеловал и приоткрыл веки, чтобы еще раз посмотреть на нее…
Но вместо любимого лица увидел только черную пустоту. И в этой пустоте нет ничего — ни звуков, ни запахов, ни ощущений.
Рассудок и незатухающая память играли с ним снова и снова.
Он — нигде и существовал только внутри самого себя.
Мертвая, неподвижная оболочка, заполненная кипящей болью.
Это все еще ОН или уже нет?