- Надень это. Повернись. Улыбнись. Подбородок выше.
Маша в какой-то момент начала чувствовать себя дурнушкой из фильма. Всегда считала, что сама прекрасно разбирается в том, что ей идёт, как краситься и причёсываться, а тут в её, так сказать, личное пространство без всяких колебаний влез мужчина, и принялся её переделывать. Что скрывать, было трудно. Именно смириться и принять его вмешательство, было трудно. Они даже поругались пару раз, вполне серьёзно поскандалили, Маша уходила, хлопала дверью, но через какое-то время возвращалась. При этом чувствуя жуткую неловкость, хорошо хоть Харламов не принимался злорадствовать, и они просто продолжали с того момента, на котором закончили.
А ещё она, как в институте, корпела над книгами. Не над учебниками, а над теми книгами, что привёз ей Дмитрий Александрович. Самолично появился в их с Наташкой квартире, огляделся, а затем свалил на диван стопку книг в дорогих кожаных переплётах. Маше на самом деле начало казаться, что пять лет в институте прошли для неё зря. Харламова не интересовали никакие её знания, опыт и привычки. Он вкладывал в её голову то, что он считал нужным. И к привычным понятиям юриспруденции это имело весьма отдалённое отношение. По утрам, на планёрке, он выдавал сотрудникам стандартные задания, обсуждал дела, давал подсказки и указывал на правильные решения. Маша всегда сидела в стороне, слушала и наблюдала за поведением более молодых и менее опытных юристов. Как жадно они внимали ему, и чувствовала оттенок своей вины и неловкости за то, что всё основное внимание шефа достаётся ей. Вне планёрки, за дверью его кабинета, и об этом все прекрасно знают. Но шёпота за спиной или явно демонстрируемого недовольства в свой адрес она не замечала. Видимо, просто потому, что спорить с Харламовым было бесполезно. И если он выбрал её, ей надо радоваться, а остальным смириться и продолжать работать в прежнем ритме. Правда, Маша до сих пор не понимала, чем её «учёба» должна закончиться. По крайней мере, лично для неё. И поэтому необходимо было соблюдать осторожность и обдумывать каждый свой шаг, а ещё держать Харламова на расстоянии вытянутой руки. Понимала, что его это выводит из себя. Подобной сдержанности Дима не понимал и уж точно не одобрял, для него секс был чем-то естественным и в особых объяснениях и поводах не нуждался. Но Маша считала, что в нынешних обстоятельствах у неё есть все шансы потерять себя, попросту раствориться в нём. Он учил её разговаривать с людьми, учил улыбаться им, одевал и при необходимости поднимал ей подбородок пальцем, и если она ещё в постель его вернётся, то что от неё останется?