- Дмитрий Александрович не считает мой диплом чем-то важным и вообще заслуживающим внимания. Так о какой работе речь?
- Так он за тобой ухаживает?
Окружающие понимающе заулыбались, а Маша, вполне искренне, негромко проговорила:
- Боже упаси.
Наверное, это была своеобразная реакция подсознания, чтобы не нервничать из-за предстоящего разговора со Стасом, Маша принялась думать о Харламове. И она не специально это делала, само так получалось. Весь день в голове крутился их вчерашний разговор, встреча, обед в ресторане. Маша вспоминала, как Дмитрий Александрович себя вёл в привычной для него обстановке, что говорил, как усмехался, и давал ей установки. Даже как он выглядел, она и то вспоминала. Дорогой костюм, идеально подобранный галстук. Как он заученными движениями одёргивал лацканы пиджака или приподнимал одним пальцем, чтобы взглянуть на часы. Он говорил, смеялся, подначивал её, но в то же время его мозг не прекращал работу, и Маше иногда казалось, что Дмитрий мыслями где-то далеко, решает очередной ребус или чужую проблему. А в следующее мгновение они встречались взглядами, и он отвлекался, именно на неё, и на его губах появлялась улыбка. Можно даже сказать, что очаровательная. С чертовщинкой и тенью искренней насмешки над её наивными речами и чаяниями. Харламов был опасным противником. И дело было не в его опыте, образовании или способностях. Его было трудно просчитать. Он мог улыбаться тебе, а в следующую минуту сделать что-то, на что ты совершенно не рассчитываешь. А всё потому, что он усыпил твою бдительность сладкими речами и открытыми улыбками. Наверное, он прав, и настоящий адвокат и должен быть таким, неуловимым и быстро соображающим, но Машу это качество в нём настораживало. Она не чувствовала себя взрослой и рассудительной рядом с ним. Всё, что Дмитрий говорил, её интересовало и интриговало, но она сильно сомневалась, что сможет воспользоваться полученной информацией, если в оппонентах будет сам Харламов. Он её раздавит её же доводами и стараниями, и сделает это играючи. И, надо признать, что это огорчало. И единственный, кто мог исправить и научить Машу преодолевать это препятствие, это сам Харламов. Для этого нужно было согласиться на его предложение, зажать в кулаке свою гордость и осторожность, и пойти к мастеру в подмастерья. И помимо личных доводов против у Маши, было ещё и условие самого мастера, которое ставило крест на её надеждах и усилиях всего последнего года. Зато открывало перед ней новые возможности и двери. Но думать об этом было неприятно, но Маша думала. Не могла избавиться от мыслей о Харламове. А тот не звонил, выжидал. Как паук, забрался обратно в свою паутину, и ждал развязки.