Так вот. Сидел этот папаша всегда в одной позе, подперев голову кулаком. Черный кудлатый чуб ему на глаза свисает, и куда он смотрит, мне не видно. Назовешь его фамилию, он вскочит как ошпаренный, вытаращит на меня глаза и молчит. Спросишь: «Что ты там делаешь?», а он всегда одно и то же: «Думаю». Ну, стал я тогда в конце концов его за это думание стыдить, при всем классе причем. Раз так, другой, третий. И вот однажды после очередного внушения подходит ко мне его сынишка и говорит: «Дяденька учитель, не ругай больше папаньку, а то над ним дома пацаны смеются. Уроки он знает, я ему их все в поле рассказываю. Он, — говорит мальчонка, — на пахоте сутками работает, а здесь как сядет, так и заснет уставший». — «Как же так, он же ведь слышит меня?» Мальчик со вздохом: «То не он слышит, а я. Ширну его в бок колючкой от акации, вот он и вскакивает. Мне, — говорит, — папанька сам так делать велел».
Оказалось, сын у него в поле погонышем работает, и, пока отец пашет, мальчик уроки мои все, как есть, отцу объясняет. Тот потом дает сыну отоспаться, а вечером снова берет его в школу следующий урок слушать.
Пришлось мне им обоим потом документы об окончании ликбеза выдавать. Так что польза от думанья определенно есть, — улыбнулся Дмитрий, подмигнув Федотову.
Бойцы перебрасывались шутками, негромко смеялись, и казалось им, что не война кругом, а тихий мирный вечер и что сидят они не в холодной боевой машине, а в маленькой, затерянной в лесной глухомани охотничьей сторожке в ожидании утра и призывного тетеревиного бормотанья.
В заиндевевшей тридцатьчетверке танкисты пробыли несколько часов. И вот наконец вдали послышался срывающийся гул моторов. А вскоре мимо слившегося со снегом неподвижного белого Т-34 прогромыхали, лязгая гусеницами, вражеские танки, с надрывным гулом прошли огромные грузовики с пушками на прицепе, проскочили легковые машины с потушенными фарами.
— Пальнуть бы сейчас, командир, по тому вон «опелю», — нетерпеливо прошептал Бедный. — Глядишь, какого–нибудь ихнего туза и угробили бы.
— Да, красиво идут, — отозвался Лавриненко, — прямо через прицел!
— Как мы теперь через всю эту груду железа проскочим? — вслух подумал Шаров.
— Придумаем что–нибудь, — успокоил Дмитрий, внимательно наблюдая за колонной. — Немцы народ аккуратный, пунктуальный, да и устали небось с дороги–то, спать хочется. Вот когда они отбой сыграют, тогда и наш черед.
Наступила полночь. Дмитрий открыл люк, прислушался. Там, куда прошла вражеская колонна, все было тихо и спокойно.
— Угомонились, — сказал он, опускаясь в машину. — Вот теперь давай, Миша, на полном газу домой, через село. Пугнем фрицев, устроим подъем среди ночи, чтобы потом до утра им кошмары снились.