Несмотря на то, что я умирала от скуки дома, я не могла не признать, что в Колорадо довольно красиво.
— Неплохо, — прошептал Линкольн.
— Что именно?
— Это, — кивнул он на горы.
— Прыгал когда-нибудь с них?
Он засмеялся и придвинулся ближе ко мне. Сердце неистово заколотилось в груди.
— Лишь однажды. Когда я только начал прыгать.
— И что чувствуешь в этот момент?
Бэйсд молчал минуту, всматриваясь в горы. Я уже подумала, что он меня не слышал, но вдруг он заговорил:
— Это как свобода. Страшно и волнующе, ты и жив и мёртв и всё вместе сразу. Ты знаешь, что это чревато травмами или ещё хуже, но то чувство, когда ты приземляешься, оправдывает все риски. Когда ты там, всё замирает.
— Не думаю, что могла бы сделать это.
Он засмеялся.
— Смогла бы. Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю.
Я улыбнулась.
— Почему ты говоришь так?
Его лицо приблизилось к моему. Я чувствовала тёплое дыхание.
— Прекрасная, смелая и храбрая. Я не переставал думать о тебе всё это время.
— Линкольн, — всё, что я смогла сказать в ответ.
— Чёрт, Бри. Ты знаешь, что со мной делаешь?
— Нет.
Он подсел ближе, прижав своё бедро к моему. Мне следовало встать, но я не могла.
— Ты даришь мне то чувство. То самое чувство. Свободы и ужаса, и неба, готового обрушиться на меня. Ты вернула меня на землю, Обри. И мне плохо, потому что ты не со мной.
Я хотела ответить, но Картер обрушил на меня свои губы, и мои слова заглушил его поцелуй.
Он был таким же, как и тогда, много лет назад. Я прижалась к нему и обвила руками за шею, всё моё тело трепетало, дрожь сотрясала мои губы и грудь, мурашки бегали по спине. Было свежо, его рот был открыт и безошибочно нашёл мои губы, язык Картера касался моего. А я не способна была ни на что, ни на что на свете, кроме как сидеть на скамейке и отвечать на его поцелуй. Именно этого я хотела больше всего на свете. Переживания и стресс, страх и желание, всё было, и одновременно не было, это было наслаждение в чистом виде. Мне казалось, что всё будет длиться вечно, и я не имела ничего против.
И вдруг его телефон начал вибрировать и звонить.
В ночи раздался старомодный звонок. Я отодвинулась, касаясь лбом его лба и глубоко дыша.
— Выключи звук, — сказала я. Линкольн улыбнулся и полез в карман правой рукой, а левой держал меня за талию. Его трость лежала на земле, всеми забытая.
Он достал телефон и замер, держа палец над кнопкой, которая убирала звук. Картер медленно повернул голову, и я посмотрела на определившийся номер. На экране было имя «Клифф», и это мог быть только мой папа.
— Что ему нужно? — пробормотала я.