— Давно ли вы с упоением читали обращение Временного правительства к гражданам Российского государства: «Свершилось великое. Могучим порывом русского народа низвергнут старый порядок…» Что, император не от бога? А Учредительное собрание, которое так навязывают народу, а он всеми силами противится, это — от бога?
— Но должен же быть порядок в стране?! — воскликнул Левонтьев. — Прав много надавали, а вот — обязанностей? Представьте, Деникина… пытали! Деникина! Мало того, что в Бердичевский застенок бросили, так еще солдаты перед окнами тюрьмы вырыли яму и кричали без умолку: «Здесь тебя живьем зароем!» И зарыли бы, не вмешайся тюремная стража. Тогда стекла в камере повыбивали каменьями и — давай кидать в камеру нечистоты да вшей в газетных кульках…
— А газета ваша любимая не сообщала, где солдаты вшей в кульки собирали? — иронически спросил поручик Богусловский. — Возможно, с себя горстями сгребали? Эка, озорники, эка, нахалы. Если бы генерала блоха любимой собаки куснула, тут ничего, тут даже приятно…
— В трибунал бы за такое варварство! В трибунал! — словно не слыша Михаила Богусловского, возмутился еще более генерал Левонтьев. Смотрел он по-бычьи грозно и гневно повторял: — В трибунал!
— И сквозь строй! — подражая его тону и голосу, подхватил поручик Богусловский. — И репете! И репете!
Вновь генерал Левонтьев не удостоил молодого поручика ответом. Продолжал все так же гневно и решительно:
— Я бы принял декларацию обязанностей солдата! — воскликнул он, потом помолчал немного, успокаиваясь, и продолжил, уже не серчая, а как бы раздумывая: — Декларация прав солдата. Эка, как внушительно. И впрямь, нынче ни один солдат в мире не имеет столько прав, сколько наш. И что же: удивительно быстро узнал русский солдат о своих правах и привык к ним. А сочувствуют все: безграмотен, дескать. Вот тебе и безграмотен. Он безграмотным прикидывается, когда о долге начинается разговор. Не хочет он знать долга своего. Долга защитника Отечества! Мать, жену, наконец, дитя кто оборонит от кайзеровцев, если все оборотятся спиной к долгу? Пагубен яд пацифизма. Разрушает он стену армии, которая всегда надежно ограждала Россию от врага…
— Отчего же? — снова подстраиваясь под тон генерала Левонтьева, возразил поручик Богусловский. — Отчего же рушится? Как же вы можете не брать в расчет «армии чести», «батальоны стойкости», «ударные батальоны»? И наконец, можно ли забывать о женских полках?..
Левонтьев недовольно глянул на Богусловского, откинул нервной рукой смоляные волосы, спадавшие на лоб, и молвил назидательно: