I
Вот самый первый снимок, сделанный за городом, под Москвой, и запечатлевший встречу двух братьев Федотовых, судя по выражению лиц, не слишком радостную, с оттенком взаимной настороженности: Глеб Аркадьевич протягивает гостю обе руки, а Борис Аркадьевич хмуро втолковывает ему, что приехал лишь ради того, чтобы помочь добраться тетушке, и пробудет от силы час. Так комментируют этот снимок Федотовы, тем самым как бы оправдывая Глеба Аркадьевича, который мог бы просто обидеться на слова брата, но кое в чем и он был повинен. Зная строптивый нрав Бориса Аркадьевича, нужно было самому позвонить ему, а не рассчитывать, что приглашение передаст кто-то из родственников. Глеб Аркадьевич сетовал на свою оплошность, но в глубине души сознавался, что если бы о брате вообще забыли, он бы убиваться не стал. История их сложных отношений с Борисом насчитывала много лет, и каждая их встреча кончалась досадными столкновениями, к которым Федотовы давно привыкли и с которыми устало мирились.
На этот раз началось все по-семейному, гуляли, собирали клубнику, и надо же было Глебу Аркадьевичу заговорить на больную тему! Вечно оторванный от Москвы или по горло занятый, он и раньше забывал о семейных табу, но одно дело неуклюже осведомиться у тетушки о судьбе ее пропавшей кошки, а другое — наступить на кровавую мозоль Бориса Аркадьевича. По рассказам Федотовых, Борис Аркадьевич с его обществом отстаивали от посягательств архитекторов очередной мемориальный домик в арбатских переулках, явно мешавший новой застройке, и поэтому Глеб Аркадьевич со свитой помощников боролись за то, чтобы его снести. Вроде бы лед сдвинулся, но тут подоспел закон об охране памятников. Братец тогда возликовал: он был уверен, что архитекторы сложат оружие, они же просто изменили тактику. И вот Глеб Аркадьевич возьми и скажи, что Моссовет почти уже дал разрешение на снос.
— Мы привели кое-какие аргументы, Боря… Словом…
— Аргументы?! Не понимаю… Или это не восемнадцатый век?! Не памятник?!
Прилепив к носу пенсне, Борис Аркадьевич стал вдвое воинственнее.
— Видишь ли, дорогой…
— Не желаю ничего видеть! Я не потерплю этот вандализм!
Разговор продолжался на повышенных тонах и кончился тем, что Глеб Аркадьевич, взбешенный, выбежал вон из гряд, а Борис Аркадьевич схватился за сердце, его отвели на лавочку, где он отталкивал валерьянку и кричал что-то про вандализм. К обеду ссора вроде бы улеглась. Борис Аркадьевич лишь прерывисто и шумно дышал и, зачерпнув ложкой вегетарианский борщ, откладывал ее в сторону. Глеб Аркадьевич ел спокойно. Остальные Федотовы переговаривались вполголоса, ожидая, что выяснение отношений возобновится уже на дипломатическом уровне.