— Хорошо, есть у тебя конкретные доводы? — спросил старший брат, и Борис Аркадьевич вскинул брови, удивляясь дерзости того, кто, будучи уничтоженным в предыдущей схватке, начинает новый раунд как победитель.
Этот момент тоже запечатлен на снимке, к которому Федотовы любят давать объяснения. Мы видим обеденный стол под яблонями, двух пикирующихся братьев, а сзади — федотовскую дачу, построенную еще до войны, в те далекие времена, когда вокруг лишь появлялись столбики, обозначавшие границы кооперативных участков. Старое поколение Федотовых благоговейно хранило легенду о грибном изобилии (белые собирали ведрами, а сыроежек не брали), о прозрачной речной воде, сквозь которую был виден песок, об антоновских яблоках, стоивших копейки. Дачу строили сами — во время отпусков, по воскресеньям. Сами раздобывали гвозди, доски, инструменты и везли на себе. Сами строгали, пилили и красили. А жили в деревянном сарайчике, служившем и кухней и спальней, и тут же играли дети, Борик и Глеб, и ничего, не простужались, были здоровенькие! В альбоме Федотовых сохранилась карточка: Борик, весь покусанный комарами, с царапинами на пухлых щеках (он был толстым ребенком), с кудряшками, похожий на некрасивую девочку, заснят на фоне недостроенной дачи, а рядом Глеб, поджарый и стройный блондин.
Борис Аркадьевич не слишком любил фотографироваться с женой, тем более любопытен снимок, где они сидят рядом: Галя, слегка отвернувшись от обиды и теребя бахрому диванной подушки, а он — опустив руки и свесив голову. Они только что поссорились, наговорили друг другу резких и неприятных вещей, и Борис Аркадьевич первым начал остывать и смягчаться. В ссорах с женой он охотно признавал свою вину, но делал это с неповторимым выражением смущенной неуверенности, словно другие прекрасно знали о его невиновности и могли уличить его во лжи. Когда произошел очередной скандал с Галей, он просил у жены прощения с каким-то страхом, что она вот-вот не выдержит и бросится ему в ноги с покаянными рыданиями. Конечно же он был прав, и прав дважды в том смирении, с которым уступал свою правоту ей. Пусть и она попробует, что значит тащить этот крест.
Даже по фотографии видно, что Борис Аркадьевич постоянно чувствовал в себе груз каких-то убеждений: они лежали в нем, словно каменная плита, которую он должен был двигать с места на место. Иначе он не мог, ведь тогда-то и возникло бы ощущение настоящей вины. Бедой Бориса Аркадьевича было то, что он никогда не поступал вопреки убеждениям, какими бы вздорными ни казались они другим. Он рассчитывался с собой по большому счету, но, чтобы рассчитаться с ближними, приписывал себе ту маленькую вину, которая примиряла их с ним.