– Петрович, давай туда! Левее! – прорычал Порфирьев. – Вон ровное место, для базы хватит! Дальше опять лес, времени двенадцать минут осталось. Успеем развернуться! Минута в минуту ни у кого интоксикация не начинается, я засекал. Останавливайся!
Вездеход заложил небольшой вираж и начал замедляться, но люди уже выскакивали из кузова. Палатку развернули с опережением всех сроков и нормативов, опоздав всего на три минуты. Порфирьев оказался прав, войти внутрь успели все, лишь сам здоровяк задержался у порога, с подозрением вглядываясь в сумрачную пылевую взвесь.
– В чём дело? – лейтенант заметил заминку и вернулся к нему. – Вход запечатывать надо, генерала уже скрутило!
Порфирьев бросил взгляд на корчащегося в приступе рвоты генерала и вновь перевел его куда-то в глубь пылевой завесы.
– Запечатывай, – сказал здоровяк, переводя карабин из положения «за спину» в положение «на грудь». – У меня ещё двадцать минут, схожу, осмотрюсь. Я войду сам, не впервой.
Расплывчатый силуэт Порфирьева растворился в пыльном полусумраке, и лейтенант закрыл входной полог, тщательно уплотняя липучки системы герметизации. Антон пытался следить за отсутствием Порфирьева по часам, но у Давида сразу же началась интоксикация, потом приступ сразил Дилару, и ему стало не до того. Какое-то время Овечкин пытался облегчить страдания своим близким, затем интоксикация началась у него самого, и всё утонуло в рвотных спазмах и жестокой боли. Очнулся он через несколько часов, все вокруг либо спали, либо ещё бились в лихорадке посреди рвотных луж, которыми была загажена вся палатка. В воздухе стоял противный кислый запах рвотных масс, и Антон понял, что впервые видит базу в такой грязи. Получается, что обычно Порфирьев вычищал всё это, как только приходил в себя, ведь у него интоксикация проходила раньше всех. Значит, он так и не вернулся в палатку. В сознании слабо зашевелился страх. Если Порфирьева убили роботы, то они где-то рядом. Но изможденное мучениями тело обессилило настолько, что вялый страх сменился безразличием, и Овечкин закрыл глаза, погружаясь в спасительный сон.
* * *
– Инга, ты с ума сошла! – Кристина с нескрываемым страхом смотрела на не внушающую доверие конструкцию из багажной сетки, скотча, альпинистского троса и деревяшек от упаковочного ящика. – Мы должны идти в этом восемьдесят километров?! Через смертельную радиацию?!
– Лыж нет. – Ингеборга увлеченно затягивала узлы на самодельной конструкции, заканчивая изготовление снегоступов. – Я так и не смогла найти, из чего их сделать. Самое обидное в том, что в доме они были, в детстве мы с родителями часто ходили по лесу на лыжах. – Она с грустью вздохнула: – В доме они и остались. Я не догадалась спустить их в бункер, когда собирала вещи. Совсем не подумала об этом, кругом было лето… Папа же говорил, что при глобальном ядерном конфликте ядерная зима неизбежна… но я не думала, что такое произойдет. Казалось, что посидим в бункере день-два, потом правительства договорятся между собой, и всё закончится…