Высотомер показывает сорок тысяч. При следующем ударе его стрелка истерически подскакивает и как бешеная вертится на своей оси. Спиною Андрей чувствует, что переборка между кабиной и вторым отсеком, где расположена электронная аппаратура, начинает выпучиваться. Он поворачивается, насколько позволяет тесное кресло: волна деформации пробегает по внутренней обшивке и, все увеличивая ее изгиб, приближается к носу «МАКа». Там по-прежнему неумолимо мелькает лиловое веко времени: тик-и-так… тик и-так… Прежде чем оно успевает мигнуть в третий раз, Андрей уже знает: через мгновение, более краткое, чем половина секунды, меньше чем «тик» или «так», деформация стенок достигнет лба кабины и стекла ее вылетят из пазов.
Андрей всегда был готов к тому, что такое может случиться и все-таки, как всегда, худшее оказалось неожиданным. Андрею не было видно, как за презрительной вибрацией последовала деформация всей несущей плоскости. Крыло скручивалось, как широкий пробочник. Это и сообщало самолету такие толчки.
Было удивительно, что в несколько мгновений, когда все это происходило, Андрей умудрился так много воспринять, передумать, взвесить и прийти к последнему решению. Это решение гласило: «Покинуть самолет».
Едва ли хоть один летчик, кроме разве какого-нибудь паникера или труса, принял в своей жизни решение покинуть самолет прежде, чем убедился в том, что его собственное пребывание в нем не спасет машину. До самой последней секунды, определяющей безнадежность положения, летчик готов делить с самолетом его судьбу. Пока, как гром, его не ударяет по сознанию мысль: «Все бесполезно».
Как инженер и летчик, Андрей сознавал всю непоправимость случившегося: он понимал важность собственного спасения при любых обстоятельствах. Не только потому, что спасение должно было быть примером другим людям, а и потому, что только он, Андрей, возвратясь на Землю, может рассказать, что произошло. И тогда последний полет на этом «МАКе» обратится в первый полет на более совершенной новой машине.
Андрей поставил ноги на подножки и нажал рычаг. Сиденье оказалось герметически закрытым со всех сторон. Андрей знал, что одновременно с этим также автоматически открылся аварийный люк. Взгляд Андрея упал на окно хронометра. Оно продолжало все так же зловеще отсчитывать полусекунды своим лиловым миганием. Капсула повернулась, легла по продольной оси ракетоплана. Андрей всем телом почувствовал удар сработавших пиропатронов. Сила толчка при выбросе была так велике, что Андрею захотелось обеими руками схватиться за горло. Но под пальцами была только сталь скафандра. Хотя он и лежал в капсуле, как в люльке, но ему показалось, что еще миг, и все, что у него внутри, — сердце, легкие, желудок — решительно все будет вытолкнуто…