— Здравствуйте, товарищи чекисты! — так же бодро возглашает он.
Но вместо положенного «здра… жла…» из чекистских рядов раздается негромкое, многообещающее, зловещее:
— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ маршал…
При всем всесилии андроповского монстра, в новые, андроповские времена не только маршалы, но и более мелкие партийные и государственные функционеры за свою жизнь и свободу могли не беспокоиться. И вообще «контора» не только на словах, но и на деле превратилась в инструмент, в орудие высших партийных органов власти.
Так, например, когда Василий Семенович Гроссман отнес рукопись своего крамольного романа «Жизнь и судьба» в журнал «Знамя» и главный редактор этого журнала Вадим Кожевников от прочитанного пришел в ужас, свой донос на писателя он отправил не в КГБ, а в ЦК. И уж там нашли соответствующее решение, после принятия которого на квартире у Василия Семеновича появились чекисты и арестовали — нет, не автора, а только его рукопись. (Это называлось — «уберечь писателя от ошибки».)
Сама операция, впрочем, была проделана с чисто чекистской тщательностью: изъяли не только все экземпляры машинописи, но явились и к машинистке, перепечатывавшей роман, и забрали у нее — на всякий случай — все сохранившиеся после перепечатки листки копировальной бумаги.
Не было уже и массовых посадок. И даже для того, чтобы выслать за границу какого-нибудь не слишком опасного писателя-диссидента (не Солженицына, а, допустим, Григория Свирского), требовалось специальное решение аж самого Политбюро.
Но по количеству стукачей на душу населения «контора», пожалуй, уже могла сравниться с ежовскими и бериевскими временами, что тоже нашло отражение в анекдоте.
Была такая знаменитая детская считалочка:
«А» и «Б»
Сидели на трубе.
«А» упало,
«Б» пропало.
Что осталось на трубе?
Не каждый мог догадаться, что, помимо «А» и «Б» на трубе сидело еще «И», которое и осталось.
Так вот, эта считалочка была переиначена — и в результате возник такой анекдотический ее перифраз:
«А» и «Б»
Сидели на трубе.
«А» упало,
«Б» пропало:
«И» служило в КГБ.
Дело, однако, было не только в количестве стукачей.
Несмотря на все высказанные выше оговорки, в некоторых отношениях положение «конторы» и лично товарища Андропова было даже прочнее, чем во времена Ежова или Ягоды. Ведь аппарат личной власти вождя, стоящий над всеми институтами власти государственной, был уже упразднен. А с тех пор как Андропов стал членом Политбюро, не стало уже и угроз для ослабления ведомства, идущих от высших партийных инстанций.
Это прочное, стабильное положение КГБ и его шефа в системе партийной и государственной власти нашло отражение в таком анекдоте: